Большую часть дня она проводила в дупле. Ее пугали крупные чайки и бакланы, иногда опускавшиеся на ствол тополя, чтобы отдохнуть и просушить свои перья. Как-то ее чуть не схватил большой поморник, пролетавший низко над водой.
Тихая погода сменилась ненастьем. Подул сильный ветер. Свинцовые тучи закрыли небо. Приближался шторм. Волны захлестывали тополь. Появляться наружу было опасно: могло смыть ударом волны. Тем временем волны так сильно набегали на тополь, что вода проникла в дупло и стала его наполнять. Предчувствуя гибель, ласка решилась покинуть свое убежище, но стоило ей только выглянуть наружу, как она чуть не захлебнулась. Пришлось снова прятаться в дупло. Мокрая, дрожащая от холода, забилась ласка в верхний угол своей норы. Теперь, казалось, уже ничто не могло ее спасти. Она слышала, как монотонно завывал ветер, как с шипением проносились потоки воды по дереву, заливая ее убежище. Дупло настолько наполнилось водой, что во время ударов волны по дереву зверек погружался в нее с головой. С тупым безразличием погибающего животного ласка уже не реагировала ни на усилившуюся качку, ни на оглушительный грохот прибоя, ни на последовавший затем резкий толчок перевернувшегося тополя. Еще несколько толчков — и тополь застыл на месте. Вода вылилась из дупла, а за ней выбралась на поверхность полуживая «пассажирка».
Выброшенный штормовой волной на берег тополь лежал на крупной гальке, с него стекала вода. Рядом с грохотом дробились волны, а здесь, на берегу, было спокойно, пахло водорослями, солью и сухой рыбой. Ласка спрыгнула с тополя, и как только коснулась земли, силы снова вернулись к ней. Мелкими прыжками она достигла зарослей кедрового стланика, забралась в гущу его обнаженных корней и принялась сушить свою мокрую шубку, выжимая из нее воду лапками и языком. Кончилось ее необычное морское путешествие.
Настало утро. Выспавшаяся и обсохшая ласка прыгала в зарослях кедрового стланика в поисках пищи. Вскоре ей посчастливилось поймать полевку. Как ни голодна была ласка, но съесть целиком этого маленького зверька она не смогла. Отдохнув в теплом, с мягкой подстилкой гнезде полевки, «охотница» тронулась в дальнейший путь. Ей не терпелось поскорее познакомиться с новым местом жительства. Вскоре кончились густые заросли кедрового стланика. Ласка выбежала на просторную поляну. В конце ее стояли две избушки метеорологов. Дальше высилась куча дров: на долгую зиму их требовалось немало. В этом складе сухих деревьев даровых «квартир» было хоть отбавляй. Жилище людей всегда привлекало к себе лесных мышей. Все это оценила ласка и поселилась в лабиринте дровяника. Она бодрствовала большей частью в ту пору, когда люди отдыхали, и поэтому долго была «невидимкой». Лишь однажды ранним вечером, выйдя на промысел и бегая по поленнице, она попалась на глаза радисту. Любуясь проворным зверьком, человек воскликнул:
— Ребята, а у нас ласка поселилась!
С тех пор и живет ласка на далекой метеостанции, и никто не знает, как появился этот зверек на гористом острове.
СТРАНСТВИЯ БЕЛКИ ЧЕРНОХВОСТКИ
В гуще ветвей старой ели едва виднелось большое гнездо. Снизу оно напоминало обычное гнездо сороки, но если посмотреть сверху, то скорее всего это был шар, искусно сделанный из мелких сухих веточек, переложенных мхом и лишайником, и выстланный изнутри мочалом, изюбриной и кабаньей шерстью, перьями птиц. Кропотливо собирала белка Чернохвостка по лесу этот редкий материал, но мочало приготовила сама, рассучив зубами кору на сухой липовой ветке. С наступлением темноты белка проникала внутрь гнезда через единственный лаз, находившийся сбоку, и затыкала его мхом. В сильные морозы и пургу по нескольку дней не появлялась Чернохвостка наружу, отлеживаясь в своем теплом убежище.
Тяжела суровая зима для белки. На ветвях лежит кухта, мешающая свободно прыгать с дерева на дерево, на земле глубокий рыхлый снег, по которому ходить не легче. Готовясь к длинной зиме, Чернохвостка прятала в дупла орехи и желуди, развешивала по сучкам грибы, вставляла в развилки веток шишки. Но о многих своих запасах она впоследствии забывала. Природа наделила белку очень тонким обонянием: даже через полутораметровую толщину снежного покрова она улавливала запах лежавшего на земле ореха и добиралась до него. В начале зимы прыгунья выходила на кормежку рано утром и перед вечером, когда же день стал совсем коротким, перерыв на отдых было делать некогда.
Прошли январь и февраль — самые трудные месяцы для четвероногих. Мартовское солнце наполнило лес светом, удлинились дни, засуетились на деревьях белки. Чернохвостка в компании живших по соседству приятельниц носилась по деревьям с цоканьем и урчанием. Своими шумными играми они не раз привлекали внимание ястреба-тетеревятника. Однажды пернатый разбойник, неслышно подлетевший к зазевавшимся шалуньям, схватил одну из них когтистыми лапами и унес в гущу леса. В страхе разбежались остальные, притаились на древесных ветвях, но ястреб больше не появлялся.
Дни становились теплее. Журчание ручьев сливалось с пением птиц. Набухали и зеленели почки, появились свежие ярко-зеленые иголочки на лиственницах. Теперь Чернохвостка могла утолить голод зеленым кормом, напиться сладковатого сока березы, стекавшего тонкой струйкой по надгрызенной ею сверху коре.
Как-то, прыгая по деревьям, она наткнулась на птичье гнездо. В нем лежали пестрые яички. Прокусив скорлупу, Чернохвостка выпила их содержимое, а часть подстилки птичьего гнезда унесла в свое гайно. Земля, освобожденная от снега, привлекла к себе Чернохвостку — разыскивать здесь корм стало легче, чем на деревьях. В середине весны у Чернохвостки появилось шесть голеньких безобразных детенышей. Росли они быстро. С наступлением лета бельчата покинули родное гнездо. Осторожно пробовали они молодые листья и нежные побеги деревьев. Иногда им удавалось ловить на коре ночных бабочек. Спустившись на землю, они разыскивали вместе с матерью прошлогодние орехи, семена липы и грибы. Первые прогулки по земле не обходились без жертв: один бельчонок был схвачен диким лесным котом, другого подстерегла рысь. Еще не успели бельчата набраться опыта в распознании коварств своих врагов, а Чернохвостка снова готовилась стать матерью. В середине лета у нее появилось уже десять бельчат. Бедная Чернохвостка едва поспевала насыщать прожорливых малышей молоком. Благо появились желуди, орехи, был грибной год.
Быстро растущие бельчата не помещались в гнезде. Чернохвостка переселилась в обширное дупло старой лиственницы. За ней последовали три бельчонка, а остальные продолжали жить в гнезде. Однажды ночью, когда спавшие в гайне бельчата не ожидали беды, по стволу дерева поднялся соболь. Вырвав зубами и сбросив на землю моховую пробку, он проник внутрь. Во время возни гайно упало на землю вместе с соболем и бельчатами. Воспользовавшись замешательством убийцы, уцелевшие бельчата расползлись по сторонам и попрятались в корнях деревьев. Съев трех малышей, соболь насытился и не стал разыскивать остальных. На следующий день оставшиеся в живых бельчата перебрались в дупло к матери.
Обычно все обитатели леса стремятся первыми увидеть незнакомое животное. Заметив любое подозрительное движение, Чернохвостка заскакивала на дерево и, пристально рассматривая движущийся предмет, энергично помахивала опущенным хвостом, сердито постукивая лапками о ветку и издавая цокающие звуки. Ни один ее враг при этом не мог оставаться равнодушным, он устремлялся к белке, но застигнуть врасплох ее никому не удавалось.
Как-то ранним туманным утром Чернохвостка спешила к старому кедру, на вершине которого виднелись зрелые шишки. Она то перепрыгивала с ветки на ветку, то спускалась на землю и неслась вскачь по валежнику. Вдруг впереди между деревьями шевельнулось большое темное пятно. Чернохвостка остановилась. Приподнявшись на задние лапки, она долго всматривалась в существо, отдаленно напоминавшее медведя. И если бы запахло этим зверем, Чернохвостка пробежала бы стороной — медведи не обижают белок, но это был запах, наводивший трепет на всех обитателей леса, — запах человека. Подобно птице взлетела Чернохвостка по гладкой коре пихты и, вытянувшись вдоль сучка, замерла. Но разве можно было спрятаться от охотника!