— Пока еще наши работы в стадии поиска, но уже то, с чем мы столкнулись, говорит о больших запасах чудесной минеральной воды. Первую скважину мы заложили вот здесь. Нарзан пошел с глубины шестьдесят пять метров. Вторая скважина, как видите, мощнее.
Мы подошли к железной трубе, выходящей из-под земли и согнутой на конце. Светлая вода непрерывной струей била из нее на землю. И на всем протяжении, пока она текла к реке, почву покрывал слой яркой желтой ржавчины.
— Пойдемте сразу к третьей.
Пройдя сотню метров по лесной тропинке, мы подошли почти к самому берегу реки.
— Вот и скважина номер три. Вода из нее поступает с двух горизонтов. По этой широкой трубе — с глубины шестьдесят метров, а из верхней тонкой — с глубины сто сорок метров. Пробуйте! — и протянул мне эмалированную кружку. Я сперва набрал воды из широкой трубы. Она прозрачна, с голубоватым оттенком, холодная, приятно покалывающая во рту, слабо минерализованная.
Подставляю кружку к верхней трубе. Вкус другой. Вода острее, солоноватее, с легким запахом сероводорода. Выход воды из глубинного пласта пульсирующий. Через равные промежутки времени труба то изрыгает воду, то из нее выходит газ вместе с мельчайшими брызгами, напоминающими пар. При этом слышится тяжелое сопение, будто рядом работает локомотив. Даже видавшие виды геологи замерли в созерцании необычного зрелища. Перед нами была вскрыта одна из артерий самой Земли. Человек проник в нее, преодолев толстый слой защитных базальтов, и вот брызнула прозрачная кровь Земли, живительная и целебная. Ее жадно будут пить люди, и могучая сила вольется в их жилы, и продлит им жизнь, и принесет радость…
Выход газа чередуется с выбросом воды и порождает таинственные тяжелые вздохи. Земля стонет, как огромный зверь, раненный в грудь.
Молчание нарушает Бучинский:
— Начали мы поиск в конце семидесятого года. За четыре месяца пробурили 300 метров. Такое бурение труднее, чем на поиске твердых ископаемых: людей заливает водой, они теряют сознание, когда обильно выделяется углекислый газ, от газа глохнут моторы. Зато какие радостные и обнадеживающие результаты! Уже сейчас наши скважины дают в сутки около сотни кубометров высокоминерализованного нарзана и триста кубометров более слабого, но не уступающего шмаковскому. Хоть сейчас открывай курорт на тысячу мест. Химический анализ дает право отнести наш нарзан к типу «Боржоми».
Я не сомневаюсь, что в скором времени здесь будет курорт. Многолика и богата природа Мухена! Осваивали ее охотники и лесорубы, рыбаки и пчеловоды, но вот пришли геологи и открыли бесценный дар земли — живую воду, и она сделает эту землю еще более благословенной!
ТРИ ДНЯ НА ХЕХЦИРЕ
После кратковременного дождя духота исчезла. Я вышел на пасеку. Теперь можно было безбоязненно прогуляться между ульев. В воздухе сверкнула голубоватая искорка, за ней вторая, третья. Всматриваюсь в почерневший лес, он весь пронизывается множеством блуждающих огоньков, которые то вспыхивают, то угасают. Эта своеобразная «пляска» светляков — небольших жучков, приобретающих способность светиться во время непродолжительного полета, наполняет лес таинственностью. Залюбовавшись живыми огоньками, я и не заметил, как подошел Подгурский. В темноте трудно было рассмотреть его лицо. Но походка, сухощавая фигура и спокойный рассудительный тон изобличали в нем хозяина заповедного леса. Назойливые комары не давали нам беседовать под открытым небом.
— Пошли, что ли, на сеновал? — предложил я.
Нет лучше постели, устроенной на свежем сене! С запахом сена у меня связаны воспоминания о беззаботном детстве, о далекой смоленской деревне.
Еще в Хабаровске мне было сообщено, что Подгурский — лучший егерь Хехцирского заповедника, и я попросил его рассказать о своей работе.
— Да что вам сказать о себе? Работа наша, егерская, — нелегкая, но она и невидная, учесть ее трудно. За другим браконьером неделями гоняешься, а поймать не удается. В прошлом году одолели волки. Месяц выслеживал волчью стаю, до того измотался, что еле на ногах стоял. Наконец выследил. Взяли волки отраву, казалось бы, радоваться надо, что вывел изюбриных врагов, а тут новая директива пришла: охранять волков. Пропали мои труды напрасно.
— А вы-то как к волку относитесь?
— Там, где охотники есть, волк не нужен, а в заповедном лесу он вроде и к месту — старых да больных зверей в первую очередь изничтожит.
— А кто вашу работу контролирует?
— Известно, администрация. Да кому охота по тайге мотаться, комаров кормить, мерзнуть, вот и составляются отчеты больше с наших слов, что скажешь, то и пишут. Не веришь — иди проверь в лес!
— В какое время года больше всего работы у егеря? — не унимался я с вопросами.
— Да, почитай, во все сезоны работы — только успевай. Вот, к примеру, сейчас, летом, каждому егерю нужно более тонны сена накосить, посолить его и расставить на своем участке кормовые стожки. Изюбр и косуля хорошо такое сено едят. Березовых веников насушить и развесить по лесу, солонцы подновить. Хоть летом браконьеров меньше, да больно опасны они. Особливо ежели на солонцы либо в заливы кормовые повадятся ходить. Осень подошла — в лес народ валом валит: кто за ягодой, грибом, кто за орехами, а кто с ружьишкой за зверем, птицей. Тут уж гляди в оба. Могут пал пустить либо кедры начнут валить, чтобы за шишками не лазить. Как заслышишь выстрелы, так и мчишься туда. Зимой браконьер в заповедник боится идти — следы на снегу его выдадут. Боится, а все же приходит. Старается под метель угодить, чтобы след замело. Ну да и мы не дремлем — знаем, где они любят укрываться. В прошлом году одиннадцать нарушителей в заповеднике задержали, прокурору дела на них передали. Наш старший охотовед все беспокоится об изюбрах. Был я в соседнем лесу. Встретил трех человек с карабинами — словом, охрана. Один охраняет лес, другой — зверей, которые водятся в этом лесу, а третий — рыбу. Охраняют-то они разное, а ходят по одной тропе и друг другу не доверяют. Мне думается, что всю природу должен охранять один человек, как у нас в заповеднике.
Близится полночь. Смолкает беседа. Издали доносится монотонный, навевающий сон крик маленькой южной совки — сплюшки…
Чуть забрезжил рассвет, а мы уже на ногах: сумеем ли за один день подняться на самую высокую точку Хехцира? Нашу небольшую группу ведет Подгурский. На нем форма лесника, кирзовые сапоги, за плечами рюкзак и карабин.
— Я за один день переваливал Хехцир, — говорит он, улыбаясь одними глазами из-под черных нависших бровей. — Выхожу с Чирков рано утром и поздно вечером прибываю на Бычиху.
Мы бредем по густой, высокой, доходящей до плеч траве, обильно смоченной росой. Переходим через ключ Золотой по свалившемуся дереву. Быстро мчит свои холодные прозрачные воды этот лесной ключ, в нем водятся радужные хариусы и проворные ленки. Лес богат насекомыми, попадающими в воду и являющимися их основной пищей. Разреженный дубовый лес густо порос ажурными папоротниками. Особенно красивым зеленым узором выделяется страусопер.
Перейдя долину ключа, мы поднимаемся по южному склону Хехцира. Щебенистая почва сменяется небольшими участками каменных россыпей, поросших лишайниками. Лес состоит из лиственных пород: ясеня, березы, осины, дуба. Полсотни лет тому назад здесь прошел пожар, уничтоживший кедрово-широколиственный бор. На земле догнивают огромные стволы могучих кедров. То тут, то там виднеются толстые замшевелые пни. На смену хвойному восстановился широколиственный лес, но под его пологом уже зеленеют маленькие кедры, пихты. Пройдет два столетия — и на этой земле снова поднимутся пышные кедрово-широколиственные леса, а пока хвойные деревья нуждаются в защите от палящего солнца. Даже зимой этот лес более оживлен птичьими голосами, а сейчас он молчалив, глух. Может, туманная погода причиной этому? Нет! Июль — время выкармливания детенышей. Оперившиеся желторотые птенцы чрезмерно прожорливы. Ведь подумать только! Они съедают за день гусениц и насекомых столько, сколько весят сами. Бедные родители: они вынуждены с утра до вечера таскать им пищу, тут уж не до песен! Туман развеялся. День выдался облачный, знойный. Пятилепестковые цветы калины спорили своей белизной с соцветиями окатника. На сырых полянах ласкали взор фиолетовые ирисы, оранжевые саранки, красодневы. Комары угомонились, но на смену им появились мошка, слепни. И до чего же отравляет настроение и притупляет восприятие природы гнус! Поистине летом в лесу «ни сна, ни отдыха». Чего же медлят ученые, химики, почему так мало создано средств, отпугивающих проклятый гнус?! Ох, и в большом долгу ученые перед людьми нашего лесного края…