- Позвольте, так второй, лежавший в комнате, был Щербо, а где же Виракоча?
- Вот он, Виракоча-Веспучи,- показывая на экран, закричал Вары.
Действительно, на экране, где только что мы видели полусонные фигуры, привалившиеся к креслам или тихо разговаривающие между собой, все разом вскочили, а посередине комнаты перед премьером, вытянувшись в струнку, но чуть закинув голову, с самодовольной легкой улыбкой стоял наш Виракоча. Да, это был он и вместе с тем не он. Ничего медлительного, сонного не было ни в лице, ни в фигуре. Стоял умный, жесткий и сильный человек. И даже затасканный пиджак на нем казался мундиром. Он говорил коротко, резко и отрывисто. Потом поставил перед премьером чемодан с конденсаторами и положил запечатанные чертежи.
Казалось, и мы здесь услышали тот ропот восхищения, который пронесся на этом заседании, когда он кончил.
Премьер вышел из-за стола и жестом подозвал какого-то генерала, который, с готовностью улыбаясь, отстегнул портупею, снял с себя генеральский палаш и торжественно одел его на Виракочу. Потом он развязал и снял с себя нашейный высший орден и одел ему на шею.
Виракоча стоял, как изваяние.
Премьер, отступив назад, поднял руку, как бы призывая небо в свидетели той великой услуги, которая оказана Виракочей, а затем обнял его и поцеловал. И сразу переходя с торжественного на деловой тон, посмотрев на часы и показывая на чемодан и на часы, он, видимо, потребовал немедленной установки конденсаторов и пробы,- он показал на телефон и положил часы перед собой.
А Виракоча и Шредер и еще кто-то, нам неизвестный, схватив чемодан с конденсаторами, поспешно вышли.
И тогда высокий сутулый военный с твердой хищной улыбкой подошел и положил перед премьером большой лист. Я мгновенно сузил луч и занял этим листом весь экран и сразу снял его. Это был указ о начале военных действий. Но на указе не появилась рука с пером, пальцы премьера переминались на краю указа, они не брали пера, которое чья-то услужливая рука подставляла им.
Я опять переключил луч на весь кабинет - премьер, задумавшись, сидел над указом. Наш полковник-разведчик напрасно говорил ему что-то, рекомендуя, видимо, не медлить. Но премьер остановил его жестом руки и что-то сказал, показав на часы и телефон. Он, наверное, решил подождать результата пробы,
- К Шредеру! К Шредеру!- закричал Вары.
И мы вошли в лабораторию к Шредеру. Но ни Виракоча, ни Шредера в ней еще не было.
И только сейчас, в эту паузу, опомнившись от непрерывно нараставших событий, я опять обернулся к Вары.
- Так значит, Щербо?..
- Я же говорил, что Щербо надежен, как скала. Он честолюбив, он властолюбив, он не сдержан в своих симпатиях и антипатиях, но он умен, талантлив, и, главное, предан Родине. Я очень жалею, что это стало ясно только сейчас, но я должен был быть уверен, хотя за эту проверку пришлось заплатить довольно дорогую цену. Но ничего, все равно, я обязан был это сделать. Если бы мы этого не сделали, нам, может быть, пришлось бы заплатить гораздо более страшную цену.
- Но боже мой! - закричал я.- Но Виракоча! Виракоча. Ведь кто же мог подумать! И он остается безнаказанным за все свои преступления...
- Да, Виракоча-Веспучи - это мастер высокого класса. Это нам просто повезло, что он, ожидая, когда Комаччо окончательно закончит свое изобретение, не спер и не сфотографировал чертежи. А потом оказалось поздно. А мы-то лет пять недоумевали - куда девался Веспучи. Какая великолепная игра, какая великолепная маска некультурного, но преданного человека. А выдержка, а находчивость! Нет, это действительно мастер, и как он вышел из положения со спиртом, когда ночью залез пошарить в лабораторию, а как чуть не сорвался, когда нечаянно ответил нам по трубе наверх, а ловко было подстроено с его появлением к профессору и этим письмом - это же шедевр! И как ловко он копировал старого Ацицотла, которому он, вероятно, высосав от него все, что ему нужно, помог отправиться на тот свет. И ведь он выдал нам нарочно целую группу мелких шпионов, не пожалел своих... Но только и он-таки попался.
- Да как он попался! - закричал я,- когда он там с конденсаторами, с чертежами, невредимый и награжденный, а мы...
- Смотрите, смотрите,- закричал Вары. В лабораторию быстро вошел Виракоча, Шредер и его ученик. Они кинулись к крайнему из приготовленных аппаратов, закрытых кафельными чехлами, быстро вставили конденсатор, одну часть, другую, третью, захлопнули чехлы и стали быстро натягивать комбинезоны. Ученик Шредера выскочил в окно и побежал по саду, что-то крича: навстречу ему, радостно лая, кинулись два огромные сенбернара, они вскакивали на задние лапы, норовили лизнуть его в лицо. Он, ласково гладя их по головам, потащил к высокому обрыву и привязал у дерева. Потом бегом вернулся в лабораторию и стал сзади аппарата, поспешно натягивая маску и перчатки.
И вот в пустой лаборатории три мрачных фантома. Они стоят у аппарата. Потом Шредер целится в ничего не подозревающих собак, ласково машущих хвостами.
Шредер поднял руку и его ученик включает один рубильник, второй, третий, и все плывет на экране.
- Что случилось? - кричит мне Емельядо,- почему ничего не видно? Регулируйте, регулируйте, нужно же узнать,- работал ли у них конденсатор или нет.
- Он уже сработал,- с мрачной усмешкой говорит Вары. Регулировать не надо.- Это дым. "Поднявший меч - от меча и погибнет!"
Действительно, когда дым рассеивается, виден развороченный аппарат и три неподвижные, нелепо изуродованные фигуры.
- К полковнику! - командует Вары.
И мы опять у него. В зале напряженное оживление и ожидание.
Наконец, видимо, зазвонил телефон, секретарь подобострастно снимает трубку и ужимкой раболепного поклона подает премьеру.
Премьер слушает, переспрашивает, опять слушает, опять переспрашивает, опять долго слушает.
И наконец, повернувшись к нашему другу-полковнику, резко бросает ему трубку...
Говорит полковник, говорит, и монокль выпадает из его глаза. Потом он бессильно опускает руку с трубкой.
Премьер стоит и с молчаливым презрением смотрит на полковника, все застыли.
Полковник внезапно кидается к запечатанной папке, он рвет с нее верхнюю холщевую оболочку, вторую бумагу, третью, и на стол высыпаются целая пачка великолепных фотографий большого формата.
Я сжимаю луч над столом,- перед нами веером лежат фотографии, это снимки с рядами крестов, это все снимки кладбищ, где были похоронены вражеские солдаты и офицеры, заплатившие своей головой за вторжение в пределы нашей Родины. Это снимки полузатопленных разбитых судов интервентов, их сбитых самолетов.
Фотографии разные, но на всех внизу одна большая и одинаковая надпись:
"ПОДНЯВШИЙ МЕЧ - ОТ МЕЧА ДА ПОГИБНЕТ!"
Премьер долго смотрит на одну из фотографий, потом молча кладет ее и медленно выходит.
Главнокомандующий свертывает неподписанный указ и кладет его в папку...
Все один за другим, и видимо, молча, уходят.
Полковник подходит к столу, берет одну из фотографий и долго на нее смотрит.
- Выключайте! - резко говорит Вары.
- Стоп! - кричу я в трубку. Зажигается люстра.
Мы, бледные и осунувшиеся, как после кошмара, смотрим с каким-то удивлением друг на друга. Иссиня-бледный Вары, совершенно сломленный утомлением учитель. Но радостный вздох облегчения вырывается у нас из груди.
Мы распахнули окна.
Вставало солнце.
Голубели горы вокруг, сияло вдали море, и с легким шорохом шелестели листья деревьев парка.
Как хорошо!
Войны не будет!