Это и в самом деле национальное примирение. Я знаю даже, что будет через несколько лет — новая схватка, теперь за место у корыта.
— Слушай, — сидящий напротив Родриго хватает меня за рукав, — ты слушаешь?
— Да, да…
— Есть тема.
— Какая?
— Реальная… у меня там знакомые остались. Можно дела делать. Смотри — правительство закупает продовольствие. У меня знакомые сидят на бумагах. Потом это все переправляется через границу мелкими партиями и тут на приграничных рынках расторговывается. А можно сделать так, что продовольствие это — сразу придет сюда… там рис, мука, кажется. И здесь продать по реальной цене. А мои друзья сделают документы…
Я качаю головой.
— А что не так? Почти два конца.
— Слушай, Родриго. Тебе не противно, а?
— А чего?
— Да ничего. Тебе не понять.
Ему и в самом деле не понять. Потому что когда Венесуэла рванет — а она рванет, рано или поздно — мало никому не покажется. И я боюсь, как бы не получилось цепной реакции — когда социальный взрыв в Венесуэле может вызвать цепь событий наподобие Арабской весны. Здесь ведь тоже полно нищих, обделенных, лишенных будущего. Социалистические идеи здесь до сих пор популярны.
И когда они придут для последнего разговора по душам — вот тогда то и станет понятно, что и как. Только поздно будет.
Я допил свой кофе, посмотрел в зал и увидел знакомое в нем лицо. Знакомое лучше и больше, чем мне бы того хотелось.
…
Слон!
Твою мать…
Слон был моим куратором. С давних, очень давних времен. Мы познакомились с ним в Грозном, жуткой зимой девяносто четвертого и с тех пор — уже не расставались. Вместе мстили — за то, что произошло, за всех тех пацанов, что остались лежать горелыми шкварками на рыжей от огня броне. И отомстили — но потом наши дороги разошлись. Просто он в какой-то момент перешел на кабинетную работу — а я ушел на холод. Как потом оказалось, ушел навсегда.
Я остался полковником, Слон получил генерала — но насколько я знаю, он ушел. Еще до той истории в Аргентине. Ушел на вольные хлеба, в какие-то коммерческие структуры с госучастием. Типичный путь отставника — только раньше юрисконсультами устраивались, сейчас — членами Совета директоров.
Вопрос — что он делает здесь?
То, что это он — сомнений нет. И понятно, за кем он приехал. Но понимает ли он — куда приехал? Колумбия — не та страна, где испытывают пиетет к сотрудникам спецслужб, даже отставным. Все люди смертны. Местная спецслужба — слабая, коррумпированная, ее не уважают — но главное не в этом. А в том, что тут никогда не было Сталина. Здесь у людей не сидит в печенках страх перед безжалостной и всевидящей системой, какой до сих пор остался у нас. Это важно.
Долго думать мне не пришлось — когда Родриго ушел, явно обидевшись, Слон непринужденно подошел ко мне:
— Столик свободен?
— Нет — сказал я.
Слон уселся напротив.
— Ну, пока вижу свободен.
Я отхлебнул кофе — мне принесли еще.
— Как живешь?
— Утром было лучше.
Слон улыбнулся.
— Да брось, ты чего? Это ж я…
— То-то и оно.
— Я бы не обращался…
— Я отошел от дел. Навсегда.
Слон достал сигариллы. Никарагуанские.
— Ты же не курил.
— А знаешь, про Чапаева есть анекдот.
— Да раскуришься тут…
— Ага, он самый.
— Только ищите свое знамя сами, окей?
Слон улыбался.
— Сань. Чего как не родной?
Я наклонился вперед:
— Слушай, Слоняра. У тебя семья есть?
— Была.
— Развелся что ли?
— Ага.
— А я вот — собираюсь пожениться. И прожить остаток дней нормально. Нормально — это нормально, понимаешь?
Слон вздохнул.
— Покой нам только снится.
— Мы сами выбираем, как нам жить.
Я огляделся — нет, никого нет.
— Я кстати твою невесту видел…
— Стоп, Слон.
— Да я без задней мысли. Могу позавидовать.
— Есть чему.
Слон выложил на стол фотографию.
— А вот ей не так повезло, как тебе. Ей бы в живых остаться.
Я посмотрел на фото. Защемило… честно. Напомнила мне кое-кого.
— Это кто?
Слон назвал фамилию. Я присвистнул.