Только не показывай, что ты его гуглила.
Не давай понять, что проверила его страницу в Фейсбук.
И уж точно не говори, что слушала одну из его песен.
Ты совсем не думаешь об этом прямо сейчас.
Вообще об этом не думаешь.
Прошло уже семь лет, а ты совсем не думаешь о том, что могло бы быть.
У тебя все получится, девочка.
ГЛАВА 4
Некоторых женщин невозможно забыть.
Твой мозг никак не сможет избавиться от запаха ее кожи. Мышечная память удерживает форму твоего тела, изогнутого вокруг нее. А чувства вспоминают ощущение рук в ее волосах, твоих губ на ее губах.
Может пройти несколько месяцев, даже год с тех пор, как ты видел ее в последний раз, с тех пор, как прикасался к ней, и все возвращается в одно мгновение.
Каждое чертово изображение сразу же сталкивается в пробке ощущений. Звуки, вздохи, запахи. Ее спина выгнулась дугой, губы приоткрылись, а водопад волос рассыпался по моим рукам.
Но теперь она трехмерная, из плоти и костей. Я моргаю, отбрасывая воспоминания, и они отступают на задний план перед женщиной, стоящей передо мной.
Когда я упиваюсь длинными светлыми волосами, шоколадно-карими глазами, телом, которое так сильно хотел узнать, я вспоминаю одну чертовски близкую к идеальной, неделю семилетней давности.
Одна соблазнительная, волнующая и мучительная неделя. Это выжжено у меня в голове. Мы познакомились на благотворительном вечере в Манхэттене, танцевали, пили, смеялись и гуляли всю ночь. В последующие семь дней мы олицетворяли непреодолимое влечение. Поздние ночи, долгие звонки, разговоры, которые ты никогда не хотел заканчивать. Так много искр, что можно было бы осветить ночное небо.
Клянусь, я помню каждое мгновение.
В том числе и концовку.
Горькое осознание того, кто она такая.
Еще один шаг, потом еще один, и она останавливается передо мной, выглядя невероятно сексуально, и она была самой сексуальной женщиной, которую я когда-либо знал, когда ей было всего двадцать два.
Но сейчас? Господи. Она даже не принарядилась. Слоун Элизабет одета в тренировочные штаны, кроссовки и спортивную майку, и я все еще хочу пробовать и целовать каждый дюйм ее тела. Через плечо у нее перекинута холщовая сумка.
Я жестом указываю на нее.
— Ты все еще ходишь по магазинам в полночь?
— Сейчас самое подходящее время для этого, — она сжимает руки в кулаки, — мне не нужно ни с кем драться из-за последней головки радиккио.
— Держу пари, что тебе так же не придется драться за радиккио и в дневное время.
— Верно, — говорит Слоун со смехом и оглядывает меня с ног до головы.
Эти коричневые глаза. Эти красные губы. Боже, я точно помню, какие они на вкус.
Она бьет меня по руке, выбивая непристойные мысли на уровень приятеля.
— Черт возьми, Малоун, как ты?
— Я не могу жаловаться. А ты? Из сумки с продуктами на твоем плече я понял, что ты живешь здесь. Ты переехала из Коннектикута?
Последние несколько лет Слоун жила в часе езды от города, сначала в Нью-Джерси, потом в Коннектикуте, так что я то и дело натыкался на нее. Но с тех пор прошло чуть больше года.
— Да, сейчас я работаю здесь.
Она переносит вес тела на левую ногу, ее одухотворенные глаза не отрываются от моего лица.
— Сколько уже прошло? Год или около того?
Год и два месяца. Мы столкнулись в марокканском ресторане в Челси, в который Трули притянула меня, потому что напитки были легендарными. Слоун ужинала с каким-то хипстером-подражателем с болтающейся серьгой в ухе, который явно был мудаком. А кто еще носит висячие серьги? Она познакомила меня с ним в тот же вечер. Его звали Плант. Или Брик. Или что-то болезненно модное, заставившее меня невзлюбить его все больше. В то время Слоун еще жила в Коннектикуте, поэтому, очевидно, поехала на поезде в город, чтобы повидаться с ним. Это склонило чашу весов к отвращению к мальчику с болтающейся серьгой, который тоже был слишком молод для нее.
Ее отец возненавидел бы его.
Ее отец ненавидел всех, с кем она встречалась.
Однажды, когда Слоун зашла в офис, он заметил, что презирает парня, с которым она встречается.
— Никто не был достаточно хорош для нее, — сказал он. Я выгнул бровь, спрашивая:
— Никто?
Из его глаз вылетали пули.
— Никто, Казанова.
Это было много лет назад, но это было все, что ему нужно было сказать, особенно потому, что он уже предупредил меня, чтобы я даже не думал. Когда человек, который подписывает вам чек, дает понять, что его дочь под запретом, ведь вы уже знали в силу того факта, что дочери деловых партнеров запрещены, вы слушаетесь. Вы принимаете это близко к сердцу.
Я прекрасно помню его предостережения точно так же, как помню все случаи, когда видел ее.
— Примерно год назад. Да, это было что-то вроде того, — говорю я, отвечая на ее вопрос. Правда в том, что я мог бы рассказать ей главу и стих из всех случаев, когда видел ее с тех пор, как мы встречались — время в Гранд-Сентрал; юбилейная вечеринка, которую устроил ее отец; церемония награждения, где я был искушен, так чертовски искушен; и время, когда она остановилась в офисе, когда ее отец сделал комментарий. Вместо этого я жестом указываю на нее.