Тутмес привел Халосета к одному из тех рукотворных водоемов, что были окружены зарослями, и жестом предложил сесть на раскаленный камень бортика. Вода в бассейне была искристой, и блики солнца весело скакали по его дну и стенкам. На противоположной стороне от того места, где расположились Халосет и Тутмес, стояли две девушки, одетые во все белое, и смотрели на двух молодых людей, плещущихся в воде и что-то выкрикивающих им. По углам водоема резвились дети, подскакивая и поднимая фонтаны брызг. Всякий раз девушки у бортика вздрагивали и начинали смеяться, если на них попадали брызги. Им тоже хотелось освежиться.
Халосет засмотрелся на эту незатейливую сценку и, не сводя глаз со смеющихся девушек, обратился к скульптору:
– Скажи, учитель, что за люди купаются в этом водоеме?
– До чего же странно слышать, когда ты меня назвал «учителем»! – усмехнулся Тутмес. – Ну что ж, смотри. Вот эти дети предоставлены самим себе, они такие же, каким был ты, дети бедняков и ремесленников. Юноши – достаточно зажиточны, чтобы не работать, но не настолько, чтобы иметь свой собственный бассейн. А эти девушки – наверняка их невесты. Видишь, как соревнуются в ловкости их будущие мужья? Когда они поженятся, подобного уже не будет. Им незачем тогда соревноваться…
Он уловил на себе взгляд Халосета и осведомился:
– Ты думаешь, я знаю этих людей?
Тот молча кивнул в знак согласия.
– Ошибаешься, я их вижу впервые, как и ты. Но я должен уметь видеть и проникать в суть вещей. Это самая начальная ступень для художника. И ты ее быстро осилишь.
– О, учитель, это очень сложно.
– Не говори так, потому что подобными словами ты закрываешь себе путь к развитию. Ты можешь видеть, ибо тебе даны глаза, запоминать, ведь у тебя есть память, и ты способен чувствовать сердцем, – это дано тебе от рождения, твоя работа тому подтверждение.
Они некоторое время сидели, не разговаривая. Девушки с женихами ушли, прибыли новые люди, но среди них не было ни одного крестьянина или ремесленника. Халосет сказал об этом Тутмесу.
– Ты заметил? – восхищенно переспросил тот. – Верно, ни ремесленники, ни крестьяне не бегут к бассейну в разгар дня. Они, пользуясь дневным светом, дарованным Атоном, спешат работать и сделать как можно больше, чтобы прокормить семью.
– Они трудятся, а мы сидим тут… – вдруг уронил Халосет.
– Что ты сказал? – удивился Тутмес.
Юноша не ответил.
И тогда скульптор сдержанно произнес:
– Ты прав, мой ученик. Мы действительно сидим в прохладе в то время, как крестьянин машет кетменем, стоя по колено в едкой воде, а стражник не сходит со своего поста и слепнет от солнца. Мы сидим здесь, но есть земли, где люди убивают друг друга. Где-то на другом конце Египта повальная болезнь уносит человеческие жизни, а мы сидим и смотрим на воду и на купающихся людей, не знающих горя в этот короткий миг. Ты прав, но прав лишь отчасти, ведь в тебе идет кропотливая работа мысли и ощущений, цепь образов и стремление запомнить это навсегда. Ты занят делом, ты трудишься, несмотря на то, что сидишь неподвижно. Думал ли ты об этом?
– Нет, – пробормотал Халосет.
– Конечно! – Тутмес разошелся. – Ты не мог об этом думать, и ты не видишь ничего вокруг. Вон там прекрасный египтянин вышел из воды и сейчас утирается белым полотнищем. Посмотри на его тело. Какие линии! Когда я вижу подобное совершенство, пальцы мои так и просятся запечатлеть в камне эти формы. Нога его, словно вылепленная искусным мастером, еще хранит на себе влагу бассейна. Что может сравниться с красотой человеческого тела? Бронзовая кожа, смягчающая для глаза переплетения чудесных упругих мускулов, игра солнечного света и этот разворот тела! Что может быть прекрасней естественности? Вот почему я порой прихожу сюда и издали смотрю на купающихся. Сверкающее тело – совсем не то, что матовое: выразительнее и весомее становятся все мышцы, каждая форма, объем. Это отличный материал для скульптора, его учеба. Смотри, смотри во все глаза и запоминай!..
– Не знаю, каким образом мне пригодится моя память, – пожал плечами Халосет.
– Это называется иначе – наблюдательностью. Не стремись напрягаться до боли в голове. Нужно уметь просто смотреть, просто видеть, и в необходимый момент твоя память сама преподнесет тебе то, в чем ты нуждаешься. Ваятелю полагается иметь очень большой запас наблюдений; он должен уметь думать и выносить из них полезное для себя и своей работы. Начинай с сегодняшнего дня, копи, думай. Пока ты не одолеешь мышлением скульптора, ты не освоишь и мастерство ваяния. Это не пустые наставления. Ты должен понять, о чем я говорю, и приложить старания.