Они сокрыли волшебство от глаз людей.
Но наставлений их жемчужины драгие
Читают и в мельканье новых дней.
Они ушли от нас в места иные,
Где им приют дает блеск звезд златых.
Их имена исчезли вместе с ними,
Но свет писаний заставляет вспомнить их».
Некоторое время фараон сидел, погруженный в свои мысли. Он ничего не замечал вокруг. Тутмес торопливо работал, стараясь не упустить ни одной детали в этом лице, так сразу изменившемся под воздействием внутреннего света. Расширившиеся глаза с гигантскими зрачками казались горящими факелами, а разгладившиеся морщины делали фараона моложе на два десятилетия. Что-то неуловимое, может быть, игра теней, в один момент сделало Эхнатона восхитительно красивым, и Тутмес был поражен. Он вдруг увидел то, что всегда видела в фараоне царица Нефертити, и это казалось ваятелю настоящим открытием. Он невольно залюбовался своей моделью.
А повелитель в этот момент обратился к нему:
– Скажи, почтенный Тутмес, нужна ли память мертвому человеку?
– Я не понимаю тебя, владыка, – не отрываясь от дела, ответил ваятель.
– Я говорю о той памяти, которую так стремятся оставить о себе все правители Египта. Они губят человеческие жизни на возведении немыслимых сооружений. Но разве это будет важно им, когда они покинут наш мир и сольются с мертвыми? Ты можешь мне сказать, что и я возвожу храмы и дворцы, строя города руками бесправных и беззащитных. Но так ли обстоит дело в действительности?
– О, повелитель, никто не обвиняет тебя в том, что ты построил Ахетатон. Напротив, ты осчастливил многих. Люди славят тебя за новый город и за свободу от жрецов.
– Вот! – громовым голосом воскликнул Эхнатон. – Ты сказал, что люди радуются освобождению от жрецов, а не от жестоких богов; славят меня не за справедливого бога, а за новый город, где они обрели приют и смогли зарабатывать на жизнь. Это и есть людская сущность! И мне, боюсь, не исправить ее!
– Но, повелитель, – возразил фараону Тутмес, не отрываясь от работы. – Народ понял различие между богами и жрецами, их слугами, и за это тебя будут помнить вечно!
– У них, возможно, свои представления о счастье и о боге, – сказал Эхнатон, стараясь казаться равнодушным. – Люди больны своей бездумностью, которая уподобляет их животным. Свободу от жрецов они почитают за счастье. Но это только начало, за настоящее счастье нужно бороться, – глаза фараона горели и, казалось, под этим взглядом воспламенился бы камень.
Эхнатон смотрел за окно на гладь бассейна и выглядел бесконечно одиноким, точно пребывал один во вселенной.
Неожиданно, без сообщения слуги, в комнату быстро вошел Хоремхеб, мельком взглянул на Тутмеса и остановился перед фараоном.
– О, могущественный владыка Обеих Земель, – сухо сказал он. – Я осмелился войти к тебе, не дожидаясь, пока ты освободишься, но ко мне только что прибыл человек с посланием от моего тестя, знатного нома Анхота.
– Что случилось? – не выражая недовольства и вообще ничего не выражая, кроме спокойного равнодушия, спросил Эхнатон.
– О, повелитель! Необходимо собрать войско и сегодня же отправиться в бывшую столицу, проверив все на месте.
– Что случилось? – вновь повторил фараон.
Хоремхеб искоса взглянул на скульптора, ни на миг не прерывающего работу, и, подумав, ответил:
– В Уасете знать поднимается против тебя, повелитель. Она хочет силой заставить фараона действовать в угоду ей. Мой тесть сообщает об этом.
Тутмес перестал стучать и тревожно посмотрел на военачальника.
Эхнатон же, не изменившись в лице, в течение нескольких мгновений обдумывал услышанное и повелел:
– Отправляйся.
Хоремхеб молча поклонился и вышел прочь.
Взгляд фараона оставался невозмутимым.
Вечером того же дня Тутмес после занятий провожал Халосета до ворот. На огромном дворцовом дворе им повстречался главный скульптор Юти. Халосет низко поклонился ему в знак приветствия, прижимая к груди правую руку. Тутмес и Юти обменялись легкими поклонами.
Когда молодой человек вышел за ворота, а ваятель отправился в павильон-мастерскую, думая продолжить работу над портретом фараона, он вдруг обнаружил Юти на том же самом месте, где его повстречал давеча. Удивление Тутмеса было тем сильнее, что главный скульптор, как известно, никогда не стоял без дела. Он настолько был занят заказами, что его порой даже трудно было отыскать.
Но теперь он преграждал Тутмесу путь и, казалось, хотел о чем-то говорить. Пришлось замедлить шаг. Как только ваятель сделал это, Юти немедленно подошел к нему и, ступая с ним в ногу, проследовал рядышком до самого павильона.
– О, досточтимый Тутмес, позволительно мне будет узнать, кто этот юноша, что покинул дворец?