- Вы уверены, что он подтвердит? - спросил Голубков.
- Если он честный человек - да.
- Давай, Пастухов, - сказал полковник. - Арабы говорят в один голос, что он сам согласился лететь. Бортмеханик ничего не слышал, лежал далеко. Экипаж тоже не в курсе.
Я походил вокруг последнего трона поверженного императора и сказал ему с прямотой маршала Мюрата:
- Не могу сказать, что мало в жизни видел сволочей. Не слишком много, но и не мало. Среди них попадались даже мерзавцы. Но с такой тварью сталкиваюсь первый раз. Ну? И как я должен ответить? После того как ты приказал нас убить при попытке к бегству. После того как ты убил ребят Сивопляса. Которые, тварь, в афганской войне уцелели. После того как ты подписал самого Сивопляса! Что ты хочешь от меня услышать?
- Что за дела? - вмешался Голубков. - Доложить!
- Давай, - сказал я Боцману. - Докладывай без эмоций.
Он доложил. У него получилось без эмоций. У меня бы не получилось. У Дока и Артиста тоже. А у него получилось. Голубков вызвал Сивопляса. Он изложил то, что знал. И тоже без эмоций, хотя это далось ему нелегко.
- Что скажете? - спросил Голубков.
- Бред, - отрезал генерал-лейтенант. - Голословные домыслы. А свидетель у вас только один.
- Твое слово, Пастух, - обернулся ко мне Голубков. - Подтверждаешь, что он согласился лететь добровольно?
- Что за бодягу вы здесь разводите? - разозлился я. - Нет. Он орал как резаный. Требовал выпустить. Но араб его не послушал.
- Ты понимаешь, что сейчас сказал?
- А что я сказал? Пусть отвечает за то, что сделал. Ему и этого выше крыши! Три убийства - мало?
- Да не ответит он за это! - гаркнул полковник. - Понял? Не ответит!
- Не понял, - сказал я. - Это почему?
- Да потому что нет доказательств! Прямых! А один свидетель - не свидетель! Это еще в римском праве записано!
- А мы что, живем в Риме? - спросил я. - Это для меня новость.
В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:
- Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.
Голубков кивнул мне:
- Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.
Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.
- Выходит, ему за это ничего не обломится? - спросил Сивопляс.
Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:
- А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, объяснил он мне. Положил камеру на стенд и спросил: - Разрешите идти, товарищ полковник?
- Идите.
Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что-то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал-лейтенанта.
По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.
Это был мини-нож "Робинзон" из комплекта ножа выживания "Оборотень-2". Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас "Робинзон" был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины "сякэн". И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал-лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.
- Флибустьер, твою мать! - взревел Артист. - У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!
- Я тебя все равно достану, - пообещал Сивопляс генералу. - Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?
Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:
- Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.
- Я должен вас поблагодарить, - сказал Ермаков Артисту. - Вы спасли мне жизнь.
- Я нечаянно, - ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. - Если бы успел подумать, не стал бы.
- Двигай, - сказал Док. - Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.
- Все. Меняю, к чертовой матери, эти сигареты. Для меня они слишком патриотичные.
- Что-то не получилось? - спросил я. Он только рукой махнул:
- Да ничего не получилось. Все эти обвинения - семечки. Отмажут его в два счета. И все наши дела впустую.
- Ваши?
- Да, наши. И ваши. Зря Артист руку изуродовал.
Он докурил сигарету и сказал:
- Ладно. У меня для вас плохая новость, господин Ермаков. Сегодня в пять утра по московскому времени на вашей даче в Архангельском произошел взрыв газа.
- Взорвался не газ, - возразил генерал-лейтенант. - И вы это прекрасно знаете.
- Да, не газ, - согласился Голубков. - Взорвался заряд, эквивалентный двум килограммам тротила. Вы знаете, каким образом он оказался в подвале вашего дома. Этот подарок был предназначен вам. Но достался не вам. При взрыве погибли два неустановленных мужчины и ваш сын, лейтенант Юрий Ермаков.
Генерал-лейтенант подался вперед:
- Вы... Этого не может быть! Его, не было на даче!
- Был. Он приехал туда в третьем часу ночи. Через час после того, как уехали вы.
- Нет! Не верю! Скажите, что это неправда!
- Это правда.
- Он должен был сидеть дома! Я приказал ему сидеть дома! Зачем он туда поехал?!
- Этого я не знаю, - ответил Голубков. На Ермакова трудно было смотреть. Он долго молчал, потом проговорил пустым, мертвым голосом:
- Я знаю. Он поехал, потому что я ему сказал... Потому что я ему сказал, что я его люблю... И он решил, что мне плохо. Что мне нужна его помощь... Грязь и кровь. Это ко мне вернулось... За что? За что?! Я же служил России!
- Оставьте, Ермаков, - сухо сказал полковник Голубков. - Вы служили не России. Вы служили мерзавцам, которые думают не о России, а только о власти. Вы и сейчас продолжаете им служить. Даже после того, как они убили вашего сына. Примите мои соболезнования. Мне нравился ваш сын.
- Будьте вы прокляты! - сказал генерал-лейтенант. - Будьте вы все прокляты!
В лабораторию заглянул полковник Тулин.
- Борт прибыл, - доложил он.
- Идем, - сказал Голубков и кивнул нам: - Везите.
- Минутку, - остановил я его. - Вы сказали, что ничего не получилось. Что нужно, чтобы все получилось?
- Чтобы он ответил на мои вопросы. Я взял видеокамеру, установил ее на кронштейне и включил запись. Потом приказал Боцману:
- Придержи.
Он понял. Взял генерала за плечи и вжал в кресло. Я поднял с пола мини-нож "Робинзон", стер с него кровь Артиста и располосовал рукав генеральского кителя, использовав еще одну функцию этого высшего достижения человеческой цивилизации. Потом достал шприц-тюбик "Ангельского пения", который не успел употребить подполковник Тимашук.
А я употребил.
Через три минуты плечи генерала расслабились.
Я обернулся к полковнику Голубкову и сказал:
- Спрашивайте.
Эпилог. Прошлогодние новости
Лето 1998 года еще долго будет вспоминаться жителям России как самая благостная пора последнего десятилетия двадцатого века. По привычке поругивали правительство, бесстрашно смеялись над президентом, почесывали затылки перед пунктами обмена валюты, глядя, как доллар подползает к критической отметке - к шести рублям, жуткое дело! Но барахолки бурлили, магазинные витрины ломились от импорта, в пригородах росли не только мрачные коттеджи "новых русских", но и сквозь старые постройки пробивались свежие срубы и стены из белого силикатного кирпича. На черноморских пляжах яблоку негде было упасть, снять комнату стало проблемой.
Казалось, что так будет всегда. И лишь очень немногие знали, что всегда так не будет, что это всего лишь затишье перед наступлением новых времен.
Новые времена всегда приносят с собой новые слова, а старым придают новый смысл:
Кадет, эсер, большевик, меньшевик, троцкист.