Неожиданно раздался выстрел. Чиркнув по ближайшей лиственнице, пуля с воем пронеслась над головой. Анатолий решил прижать бандита к сопкам и, забирая вправо, повел огонь по мелькавшей среди деревьев фигуре.
Расчет оказался верным.
Несколько раз пули впивались в стволы деревьев, за которыми прятался Анатолий. Преступник не мог взобраться на сопку, иначе он оказался бы на виду. Именно на это и рассчитывал Тульнов. Перебегая от дерева к дереву, он приближался к скале, за которой укрывался правонарушитель. Наконец пули стали пролетать высоко над ним. Он попал в так называемую «мертвую зону». Теперь выстрелы для Анатолия были не страшны. Оставалось ждать, когда у преступника кончатся патроны.
И он наступил, этот момент. Сначала из-за скалы показались поднятые вверх руки, а затем вышел и скрывавшийся за ней бандит.
Родина высоко оценила подвиг коммуниста Анатолия Тульнова, наградив его орденом Красной Звезды.
Шторм
Подобно многим милицейским историям, эта тоже началась с тревожного сообщения:
— Хулиганы избивают человека. Приезжайте скорее к хлебному магазину на улице Розы Люксембург...
Оперативная группа выехала почти тотчас же, однако по прибытии на место происшествия обнаружить там уже никого не удалось, кроме самого пострадавшего: бедняга, по всей видимости, был без сознания и только тихо стонал.
— «Скорую помощь» немедленно! — распорядился дежурный. — А вы, — он посмотрел в сторону проводника служебно-розыскной собаки, — искать!
— След! — негромко скомандовал старшина Олешкевич своему четвероногому помощнику Шторму. Тот, пошарив носом по земле, уверенно потащил проводника за собой.
Была ночь, и на пути бегущего человека с собакой не попадалось ни машин, ни прохожих. Это значительно облегчало поиск, хотя и делало его более опасным: преступники, зная о погоне, могли затаиться в любом темном месте и напасть на преследователей.
Однако все было тихо. Пробежав по неосвещенным дворам и закоулкам, собака вывела к автобусной остановке. Побегав, тыкаясь носом, по небольшому, вытоптанному ногами людей пятачку, она подняла голову и виновато посмотрела на хозяина.
— Уехали, говоришь? — понял Олешкевич. Он снял шапку, вытер ею взмокший лоб. — Ничего, они от нас не уйдут.
Здесь проходил маршрут только одного автобуса. Направление его движения тоже было известно, так что теряться в догадках не приходилось.
Остановив проходящее мимо такси, Олешкевич попросил водителя догнать автобус. Уже через две или три остановки им удалось это сделать. Они ехали за автобусом, держась от него на приличном расстоянии и наблюдая за выходящими из него людьми. Никого подозрительного вроде не было. Вышли парень с девушкой, женщина, мужчина с авоськой — вероятно, с работы возвращается...
Но вот на остановке «ДСК-1» из автобуса вышли трое парней. Воровато оглянувшись по сторонам, они перешли дорогу и торопливо зашагали вдоль забора, окружавшего завод сборного железобетона.
— Остановите, пожалуйста! — попросил таксиста Олешкевич и, выйдя из машины, крикнул: — Стойте!
Последний из троих оглянулся и, увидев милиционера, что-то сказал своим. Все трое, как по команде, исчезли за двухметровым забором.
Старшина отстегнул поводок собаки.
— Фас!
Огромными прыжками Шторм понесся вперед. Достигнув забора, он на мгновение замер, собираясь в пружину, и, сильно оттолкнувшись, взлетел вверх. Острые когти зацарапали холодную грудь бетона. Не удержавшись на ней, животное с досадливым и беспомощным визгом сползло вниз.
Первой мыслью Олешкевича было помочь собаке, однако он боялся потерять время и упустить преступников, А пока они были близко.
Ухватившись за верхний край забора, старшина ловко перебросил через него свое тело.
— С прибытием! — произнес кто-то с издевкой за его спиной. Чья-то сильная рука обхватила шею милиционера.
— Или ты сам отсюда уйдешь, или тебя унесут! — обжигал затылок горячий и злобный шепот. Перед самым лицом сверкнуло узкое длинное лезвие. Олешкевич перехватил руку с ножом и, выворачивая ее наружу, резко рванул вперед. Перегнувшись, он бросил преступника через себя.
— Сюда, ребята! На помощь... — прохрипел тот.
Из-за выставленных неподалеку строительных панелей вынырнули два человека. Под градом посыпавшихся на него ударов Евгений вынужден был отпустить лежавшего под ним противника. Освободившись, тот поднял с земли оброненный нож, замахнулся и... завопил от боли и ужаса: запястье его правой руки намертво схватили собачьи челюсти. Даже и в темноте было видно, как побелели лица остальных преступников: так подействовало на них внезапное появление здоровенной овчарки. И когда Олешкевич скомандовал: «Руки вверх!» — никто и не думал противиться...
Худощавый, среднего роста, с аккуратными пшеничными усиками на молодом сероглазом лице, Евгений Олешкевич совсем непохож на того богатыря, которого рисовало мне воображение.
Мы сидели в служебном помещении инспекторов-кинологов. Комната эта весьма похожа на деревенскую избу: большая кирпичная печка, простенькие половички, за низеньким окошком лениво взмахивает ветвями сирень. Впечатление этой домашности дополняет по-крестьянски неторопливая речь Олешкевича.
— Ему, — кивает он на расположившегося у печки пса, — я жизнью обязан. Да разве это первый случай, когда он меня от верной гибели спасал? Он за меня и в огонь и в воду. Я вот тоже... Не знаю даже, как обходился бы без него. И вообще люблю животных. Именно потому и на границу пошел служить проводником служебно-розыскной собаки. И в милицию по этой же причине пришел. Так и указал в заявлении: «Хочу работать с собакой». Правда, не повезло мне на первых порах: должности свободной не было. Два года я работал инспектором дорожного надзора. Но частенько наведывался к кадровикам: все хотелось узнать, как обстоит дело с осуществлением моей мечты.
И вот однажды вызывают меня в управление, так, мол, и так, желаешь работать инспектором-кинологом? Еще бы! Тут же я помчался в собачий питомник. Провели меня к одной из вольер, на двери табличка: «Шторм». Поглядел я в окошко, а там такая зверюга!..
Услышав свое имя, Шторм завилял хвостом, но последующее «зверюга» и интонация, с которой было произнесено это слово, пришлись ему явно не по вкусу. Он подозрительно навострил уши, выражая глазами обиду и недоумение.
Олешкевич засмеялся.
— Не обижайся, Шторм, дело прошлое. Но тогда ты и в самом деле не походил на котенка: глаза горят, шерсть дыбом, а в пасти клыки что ножи!
У меня с собой пачка печенья была — купил для знакомства. Протянул я эту пачку ему: на, говорю, песик, только успокойся! Честное слово, даже и сейчас удивляюсь, как это он руку мне тогда не отхватил? Печенье в крошки измельчил, а есть не стал.
Оно обидно, конечно, но начальник питомника успокаивает: «Прости, — говорит, — его. Трудно ему, тяжело». И действительно, когда я узнал историю приобретения Шторма, то тоже посочувствовал ему. Совсем недавно у него была прекрасная молодая хозяйка, нежная, заботливая, души не чаявшая в своем питомце. Она училась в институте и несколько дней назад уехала в другой город к родственникам на каникулы. Ее мать не могла, а может, не пожелала ухаживать за любимцем своей дочери и продала его нашему питомнику.
Что и говорить, жалко мне было Шторма. Как и всякое животное, отличавшееся верностью и преданностью, он тяжело переживал предательство.
Целую неделю я его обхаживал. Где уж там простой собачий суп — мясо для него в магазине покупал, сахар, кашу готовил. Вначале он ни к чему даже прикасаться не хотел, да недаром говорят: голод не тетка. Сначала тайком, а потом и открыто, при мне, стал есть. Но меня по-прежнему не подпускал к себе. Только, бывало, увидит, сразу зубы оскаливает и рычит. Пищу я ему как дикому зверю в щель подавал.