физзарядку от зари до зари, чтоб животы похудели и еще кое-что!..» Это он, конечно,
шутил. Однако, услыхав шутку, Атаманчук, один из новых связистов, грузный,
широкоплечий, с укором посмотрел на Козлихина: «Не суди по животам, а смотри по
ногам да рукам. В уборку-то, бывало, за день по двести мешков с зерном перебрасывал
на расстояние. И в каждом, понятно, стандартный вес — полцентнера! А твои катушки,
старшой, мне как игрушки. Так-то!» И, взяв одну — с намотанным кабелем, подбросил
и так же ловко поймал. [67]
Заметно пополнилась наша командирская среда. Мы, молодые лейтенанты,
познакомились с командиром дивизиона капитаном Бухваловым, который оставался на
зимних квартирах, как говорили, из-за болезни жены. Он, малорослый и полноватый,
выглядел слишком угрюмым, казалось, вовсе не улыбался и всегда был чем-то
недоволен. Полным противовесом ему предстал перед нами старший лейтенант
Бабенко, начальник штаба дивизиона. Шумный, подвижный и рассудительный, он всем
пришелся по душе.
Но что нас с Пожогиным особенно обрадовало — вернулся на свое место Павка
Побережный, наш третий «мушкетер». Встретились с Павкой, конечно, бурно, но когда
поинтересовались ранением, он, застенчиво улыбнувшись, проговорил: «А, заживет
как-нибудь на ходу». И спрятал забинтованную руку за спину.
Мои друзья остались на огневых позициях, расположенных на лесной поляне за
селом Сербы. А я отправился на южную окраину села Цыцелевка, где разместился наш
батарейный наблюдательный пункт. Словом, каждый из нас занял свое штатное место.
Это было десятого июля.
Помкомвзвода Козлихин со старшим разведчиком — у стереотрубы. Я стою с
биноклем и вглядываюсь вдаль, где за пеленой утреннего тумана разбросало свои хаты
огромное село. Отделенный связистов ефрейтор Еременко и его бойцы разместились в
отсеке траншеи. Тут же радисты со своим громоздким ящиком-радиостанцией. С
радиосвязью по-прежнему не ладится, и радисты, орудуя ручками наводки, ловили
нужную волну, нудно и бесконечно спрашивая: «Пятый!» «Пятый», я — «Третий»!»
Это, наверное, давно надоело, в частности ефрейтору Морозову, бойкому и
говорливому парню. Он, повернувшись в сторону радистов, недовольно ворчал: «Ох,
эта самая ваша цифирь! Ведь радист-полярник Кренкель на самом Северном полюсе
разговаривал со всем миром и — ей-богу! — без подобных казусов! А вы? Шли бы в
деревню, к какой-нибудь молодице. Там, уверяю, на нужную волну сразу настроитесь!
— И уточнял: — Я имею в виду кринку молока. Вы же натощак стараетесь!»
Еще на дорогах в Полесье каждому из нас осточертело нудное затяжное ненастье.
Теперь солнце, вставшее за лесом, подлазурило прозрачную небесную синеву. День
обещал быть погожим. [68]
Командир батареи лейтенант Григорьев появился на пункте неожиданно, что нас
удивило. В свежеотглаженной защитного цвета форме, он по-хозяйски вышагивал по
траншее, козырял, здороваясь. «Из штаба. Значит, с новостями», — шепнул Козлихин.
Григорьев, приблизившись, посмотрел в стереотрубу, затем задержался у карты-
планшета, спросил:
— Ну, как складывается обстановочка перед наступлением?
— Полный порядок, товарищ комбат! — поспешил доложить Козлихин.
— А как с радиосвязью? — обратился он к Кременко.
Его, однако, опередил Морозов и съязвил:
— Как всегда, обуза для спины и пуза!
— Ох, Морозов, все-то вам острить! — строго заметил Григорьев.
Наши радиостанции П-6 в полевых условиях редко когда не бездействовали.
Громоздкие и тяжелые, они доставляли серьезные неудобства в движении походным
порядком. Их бойцы откровенно не любили и несравнимо больше надежд возлагали на
проводную связь. Но в стычках у реки Стырь, а затем при отходе сюда, на
Коростеньский плацдарм, чуть ли не каждое наше подразделение понесло потери
телефонно-кабельных линий. Теперь проводную связь особенно приходилось беречь.
Лейтенант Григорьев, сверив карту с местностью и окончательно
сориентировавшись, деловым тоном заговорил:
— Итак, товарищи, наступаем. Направление стрельбы, правда, немного не по той
буссоли, как бы хотелось и как нужно. Не на запад пока ведем огонь, а на юг. Но,
должен сказать, это временно. Приказ: действовать четко, со знанием дела, как
требуется в бою! Ждем сигнала. Всем быть на своих местах!
Сразу, как только наша часть воссоединилась, он преобразился. Сейчас, когда
батарея готовилась к бою, тем более. Лейтенант Григорьев, казалось, весь сиял, будто в
ожидании праздника. Среди нас он считался сведущим человеком. Конечно, не
случайно. И мы в какой-то мере даже гордились, что некоторые новости узнавали
раньше, чем другие. И теперь он, видно, хотел поделиться одной из них. Склонившись
над картой, подозвал меня, доверительно сообщил:
— Почему, думаете, полк, да и все наступление развертывается [69] на юг?
Противнику удалось южнее Новоград-Волынского группой танков и мотопехоты
прорваться на Житомирское шоссе. Но мы проучим врага! Он узнает нашу силу. Если
на границе не удалось задержать фашистов, то теперь зальем их глотки сталью! Тут не в
полесских трущобах. Это — укрепрайон! В нем мы как в доме родном. — И приник
снова к карте-планшету, приговаривая: — Что имеем на первый период артиллерийской
подготовки? Цель номер шесть — батарея противника. Затем — роща со скоплением
танков и мотопехоты. А как с рубежами огневого вала? Это — первый, второй... Думаю,
рассчитано разумно, по точным данным, с учетом местности и рельефных
особенностей.
Командир батареи, приглаживая свою рыжеватую бородку, огляделся вокруг и
вновь припал к карте. Думал, примеряя циркулем, смотрел в стереотрубу или свой
массивный бинокль на леса, поля и перелески. Мне показалось, что он мурлычет
песню, которую мы пели, бывало, в дни нашего недолгого пребывания на зимних
квартирах, перед выездом в лагерь:
Огнем врага встретит
Пятьсот сорок третий
Артиллерийский полк!
Я едва сдерживал радостное волнение.
2
Целый час ревели наши корпусные пушки и гаубицы, предваряя наступление 5-й
армии на Новоград-Волынский. Начальник штаба полка капитан Кононыхин и его
помощники, используя данные артиллерийско-инструментальной разведки и заявки
стрелковых частей, дельно спланировали организацию сосредоточенных и
заградительных огней, а составленный график вполне обеспечивал четкость и
маневренность огневой мощи наших батарей. Они сначала обрабатывали
«собственные», отдельные цели, что ввело в заблуждение противника. Он, как было
видно с наблюдательного пункта, начал перемещать по различным укрытиям огневые и
транспортные средства, выводить в безопасные места живую силу. И тут огонь
тридцати шести орудий соединился и обрушился на районы сосредоточений
противника. Батареи били одновременно, интенсивно и плотно. И там, где рвались
снаряды, вряд ли что могло уцелеть, устоять и выжить, [70] ибо они своим поражением
охватывали буквально каждый метр обстреливаемой площади.
Наблюдая, как в дыму и грохоте разрывов суматошно метались и паниковали
фашисты, разведчик Морозов захлебывался от восторга:
— Ага, супостаты, припекло! Это вам не Стырь, не поллитры с горючим. То ли
будет еще!
И в самом деле, радость каждого из нас, наверное, нетрудно было понять.
Наступаем, наконец-то наступаем!
Еременко передал новую команду:
— Внимание! Циркулярно! Огневой вал, первый рубеж! Натянуть шнуры!
Это незамедлительно передается на огневые позиции, и вновь высоко и невидимо
над нашими головами с шипящим присвистом проносятся снаряды, чтобы разметать