Поднимутся ли бойцы под губительным огнем? Но вдруг Василий берет карабин на
изготовку, выпрямляется во весь рост и хриплым голосом запевает:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов...
Броневики бьют из пулеметов, и очереди трассирующих пуль устремляются туда,
где темнеет в вечернем мареве огромное пятно.
Песня, гневная и мужественная, набирает силу. С нею под ожесточенным огнем
двинулись в атаку бойцы и командиры, и слились в сплошной гул залпы винтовок и
пулеметные очереди. Мы зацепились за отбитые у врага [89] позиции и, заняв ровики и
окопы, повели по убегающим гитлеровцам дружный огонь. Позади загудели тягачи,
увозя в тыл исковерканные тракторы и орудия.
* * *
Сгустилась ночь, когда мы с Павкой Побережным пришли в Пугачевку. Сельцо
безмолвствовало. Лишь где-то на другой окраине яростно лаяли одичавшие без хозяев
собаки. Но вот из темноты донеслись приглушенные голоса. Мы прислушались,
присмотрелись. На крылечке сидели двое, парень и девушка.
— Еще придет наш черед. И институты окончим, и детей воспитаем, — слышался
знакомый мужской голос.
— Вася! — укоризненно зазвучал певучий голосок Гали. — Ты так откровенно!..
Она прильнула к плечу нашего друга. Стало как-то не по себе. Может, ревность
заговорила?
Павел кашлянул, и Галя ойкнула. Когда подошли ближе, Василий недовольно
пробасил:
— Значит, братцы, подслушиваете?
— Зря ты, Вася. Мы только подошли...
И я перевел разговор на недавнюю схватку. Напомнил об «Интернационале».
Василий оживился.
— А как же иначе? Ведь атака захлебывалась, требовался почин! Вспомнилось,
как в кинокартине «Мы из Кронштадта» коммунисты «Интернационалом» увлекли всех
матросов вперед. Так чем же хуже мы, комсомольцы? Заклятый враг родную землю
терзает, над нашим народом глумится! Как гадину, его раздавим! Верно, ребята, а?
...Утром гитлеровцы ожесточенно бомбили наши боевые порядки, и в одном из
налетов сильно ранило начальника штаба полка капитана Кононыхина. Истекавшего
кровью, его срочно эвакуировали в тыл.
Казалось, фашисты мстили нам за ночной бой и неудачную вылазку в наш тыл. На
самом же деле, сковав наше внимание, они тем временем повели решительные атаки в
направлении на Малин, чтобы пробиться к Днепру и таким образом изолировать 5-ю
армию на Коростеньском плацдарме и покончить с ней. Бои ужесточились с новой
силой... [90]
3
Сильно поредевшая, но возмужавшая в сражениях армия по-прежнему стойко
удерживала Коростеньский укрепленный район. Маневрируя своими частями и
соединениями, она стабилизировала оборону и одновременно наносила чувствительные
контрудары по врагу. Он уже оказался не в силах, как раньше, атаковать позиции нашей
армии по всей полосе и сосредоточил усилия на узком участке, в направлении на
Малин. Каждый из нас понимал, что противник хотел закупорить нас в окрестных
лесах и болотах и развязать себе руки под Киевом, у самых стен которого гитлеровцы
безрезультатно топтались уже целый месяц.
К седьмому августа, чтобы выровнять линию фронта, наш 31-й стрелковый
корпус вышел из своего глубокого выступа, что до сих пор узким клином простирался
на юг, и занял оборону на рубеже в двадцати километрах севернее Коростеня. Еще
меньше стал участок территории, отделявший нас от Припяти, за которой
свирепствовал враг, готовясь ударить нашим частям в спину. 5-я армия как бы
сжималась в стальную пружину.
Левее, у Малина, не затихала ожесточенная канонада, а у нас установилось
тревожное затишье. Огневые взводы заняли позиции позади, за рекой Жеревом,
основные наблюдательные пункты разместились на южной окраине села Васьковичи.
Из-за нехватки средств связи в боевых порядках стрелковой части находился лишь один
передовой наблюдательный пункт, где поочередно дежурили командиры батарей и
начальник разведки дивизиона.
Недалеко пролегала железная дорога Овруч-Коростень, по которой курсировал по
ночам наш бронепоезд, нанося огневые удары и устраивая переполох в расположении
врага. Как-то поначалу, воспользовавшись нетронутым рельсовым полотном,
бронепоезд под покровом ночной темноты проник в глубину обороны противника, где
первым своим выстрелом вызвал бешеный ответный огонь, а затем принялся сокрушать
из орудий и пулеметов вскрытые огневые точки и живую силу фашистов. Нанеся
гитлеровцам немалый урон, благополучно вернулся на свою базу.
С командой бронепоезда у нас установилось боевое взаимодействие. Она
пользовалась нашими разведданными, [91] мы же вели огонь по объектам противника,
установленным разведчиками бронепоезда.
Целыми днями над нашим расположением кружил немецкий воздушный
разведчик — проклятый «костыль». Особенно настойчиво он обследовал полотно
железной дороги, тщательно фотографировал каждую прилегавшую к нему рощицу,
каждый крупный кустарник — хотел засечь бронепоезд. Но тщетно. Тот в дневное
время укрывался в небольшом, но густом лесочке близ станции Игнатполь.
* * *
Наступили очередные сутки дежурства нашей батареи на обеспечении связи
дивизиона со стрелковой частью. Вечер прошел спокойно, если не считать, что
пришлось давать огонь по скоплению вражеской мотопехоты, прибывшей к переднему
краю. В полночь, как всегда, тяжело посапывая, мимо прополз бронепоезд, направляясь
к расположению противника. Значит, вновь будет «концерт» во вражьем стане!
Договорившись между собой, командир связистов Еременко и связист Атаманчук
вышли на патрулирование телефонной линии. Около двух километров навстречу друг к
другу — расстояние совсем небольшое. Но у обоих в конце пути оказались
оборванными и разбросанными в стороны провода. Ясно: тут побывали лазутчики.
Атаманчук собрался было окликнуть отделенного командира, но вовремя
спохватился: неподалеку в кустах хрустнули ветки, послышался приглушенный говор.
И тут как раз у переднего края начался «концерт» бронепоезда. Атаманчук видел, как из
кустарника вышли трое. Они поспешили к железной дороге.
Наш связист — из бывалых охотников. Он крался за диверсантами неслышно,
сжимая карабин, держал наготове гранату. У рельсов завязалась схватка. Один против
троих. Выручили бойца сноровка и хватка сильного человека. Атаманчук метнул
«лимонку» в сторону гитлеровцев.
Услышав взрыв, Еременко сразу бросился на помощь товарищу. Вдвоем быстро
управились с фашистами. Двоим, что остались в живых, скрутили руки.
Возвращаясь, бронепоезд подходил к тому месту, где лазутчики замышляли свою
диверсию. Наблюдатели заметили неладное, поезд остановился. Задержанных связисты
[92] сдали команде, а сами поспешили назад — восстанавливать телефонную связь.
Атаманчук в изорванной гимнастерке, с кровоподтеками на лице, ликовал как
ребенок и, не умолкая, рассказывал окружавшим его бойцам:
— Я подкрался и тих гитлеряков за шиворот, да мордякой о мордяку. Один, было,
вырвался и — на менэ. Ну, думаю, хай буде свой век бездетным, и с размаха своей
кирзой ему пониже живота! Тут-то он и свернулся. Ну и отделенный как раз прибежал
— спасибо ему!
Утром еще одно событие порадовало нас: бронепоезд расправился наконец с
надоевшим всем нам «костылем». Было это так. Едва рассвело, как самолет вновь
появился над нашим расположением. Было заметно, что разведчик не интересовался
селением и нашими боевыми порядками. Видимо, уверившись, что в кустарниках и
рощицах нет бронепоезда, «костыль» летел совсем низко, чуть ли не касаясь макушек
деревьев.