— В чем же признавались, если ничего не было?
— Противно было скрывать, лгать не только словами, но даже взглядом. Почувствовал, что не в состоянии поцеловать ее, думая о другой женщине.
— А что же ваша жена?
— Поняла меня даже лучше, чем я сам себя понимал. Порядочное время спустя, когда наши отношения полностью восстановились…
— Так вы, значит, порывали друг с другом только потому, что один из вас подумал о ком-то третьем? И надолго?.. Ну это уж… И вы говорите, что разница поколений ни при чем. Да среди нынешних мужей и жен такая история просто немыслима.
— А я думаю, Боря, вы заблуждаетесь. Возможно, конечно, что среди наших с вами знакомых подобного примера мы не подыщем, но я убежден, что в будущем неоглядная, полная искренность сделается главным условием нормального супружества. Коммунистические отношения между людьми Маркс называл «прозрачными»… Когда потом наши с Олей отношения восстановились, я как-то ей сказал: «А не сглупил ли я, встревожив тебя тогда сущими пустяками?» — «Ни о чем не жалей, — отвечала мне она. — Если бы ты промолчал, я сама бы поняла, что ты ко мне изменился. Ложь как змея заползла бы к нам, и мы оба стали бы хуже и не любили бы друг друга так, как любим сейчас».
— Точно в романе! — воскликнул Борис — Неужели так было? И вам удалось тогда это самое… не думать о другой?
— Может, и не удалось бы, если б не было этого моего признания, которое вас удивляет. Я не изменил тогда жене именно потому, что сразу же ей признался в этом, по-вашему, «ни в чем». Правда, тут сыграла роль и глубокая порядочность той, другой женщины… Просто мы все трое оказались одинаково порядочными людьми. Из моей откровенности с женой она заключила, что я не разлюбил Олю, и не пожелала разбивать хорошую семью. Но это долгая история…
— Что ж из того, что долгая? — воскликнул Борис — До нашего дома еще далеко. Если можно, если вам это не трудно и не неприятно, расскажите мне, пожалуйста, как все это у вас получилось! Для вас это далекое прошлое, а мне очень интересно… И не бесполезно, наверное.
Они только что миновали площадь Маяковского. Пересветов и в самом деле сначала сдержанно, потом, увлекаясь воспоминаниями, более распространенно стал рассказывать про свое знакомство и встречи с Еленой Уманской… Но когда дошли до угла Беговой, зайти домой к Борису отказался. Не захотелось видеть сейчас дочь рядом с ее мужем. Борис, пожимая тестю на прощание руку, с чувством вымолвил:
— Спасибо вам, большое спасибо! То, что вы мне рассказали, я запомню на всю жизнь. Но вы меня извините, сам я последовать вашему примеру, как он ни благороден, не в состоянии. На такую безудержную честность меня просто не хватит. С Лелечкой — утаивать ее имя смысла нет, раз вы все знаете, — с ней я порву, даю вам честное слово. А Наташе о ней, может быть, и расскажу когда-нибудь, только не сейчас. Сейчас стыдно.
— Я ничего от вас не требовал и не требую, Боренька. Поступайте как знаете. Как сами чувствуете. Не пачкайте только грязью лжи вашу жизнь, вашу жену и детей… Да и эту женщину тоже.
…Ирина Павловна отказывалась разговаривать с Лелечкой, пока та не заверила ее «клятвенно», что с Борисом у нее «все кончено». А Константина Андреевича объяснение с Борисом навело на мысль о рассказе, героиню которого он спишет с Елены Уманской.
Сюжетом будет надлом в семье, назревавшая измена мужа, не состоявшаяся из-за его неспособности солгать жене и нежелания женщины, которой он увлекся, разбивать хорошую семью.
Сначала Константин думал пойти по линии наименьшего сопротивления и не мудрствуя лукаво изобразить происшествия в их действительном обличье двадцатых годов. Его смущали слова Бориса, что у современных мужей и жен такая история будто бы немыслима. Поверит ли автору читатель, если преподнести ее в обстановке шестидесятых?
Но потом решил, что негоже художнику отступать перед мнением, в сущности, обывательским. Пусть читатель примет написанное за исключение из правила, ведь все новые правила, в конце концов, зарождались в форме исключений из старых. Сказал же он Борису, что будущее за браками, основанными на полнейшей искренности между супругами.