Прочтя все это, я отложил газету и ходил по комнате с увлажненными глазами, словно ощущая дуновение истории, овеявшей меня не только своим теплым крылом, но и морозным дыханием. Ведь и меня самого, могло так случиться, могла бы настичь судьба людей, о которых полтора столетия тому назад скорбел этот человек Западного полушария.
Я вдруг почувствовал, ощутил всем своим существом, что ведь это Л е н и н связал меня невидимыми, неразрывными узами интернационализма с честными людьми всех стран и всех веков! Ведь в нем, как и в Марксе, высочайшая образованность сочеталась с кристально чистой нравственностью, на чем и воздвигнуто все их учение научного коммунизма, благодаря чему они и могли вершить величайшие, всемирного значения дела!..
По какой-то ассоциации мне сейчас припомнились бесхитростные слова бывшего кремлевского курсанта Тиханы Нагорнова в дни жестоких внутрипартийных схваток 1923 года с Троцким и троцкистами: «Ведь не один Владимир Ильич, а все, кто с ним, для меня святыми были!..»
Не о Сталине — о Ленине сейчас хочется мне думать, о его требованиях к нам и нашему будущему. Сталин для нас уже история, она не снимет с него ответственности за произвол и нарушения социалистической законности, последствия чего партия теперь со всей решительностью берется искоренять. Без Ленина мы все стали головой ниже, но с нами остались великий пример его жизни и его великое учение.
Век живи — век учись: в согласии с этим заветом народной мудрости Ленин призывал нас всю жизнь учиться коммунизму. Корни наших трудностей и бед он видел не только в отсталости нашей страны в прошлом, не только в неслыханной новизне наших дел и задач, не только в могуществе и лютой ненависти врагов социализма, но и в том, что «не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет».
Слова эти, увы, не потеряли своего значения и по сие время, более того — теперь они адресуются каждому из нас в советском государстве, которое из диктатуры пролетариата превратилось в народное.
Нельзя забывать и о таком источнике наших трудностей и бед, как неизжитый у нас бюрократизм. Когда Троцкий, Бухарин и другие в 1921 году выступили с платформой бюрократизации профсоюзов под лозунгом их «сращивания» с хозяйственными органами, Ленин им напомнил, что в стране с большинством крестьянского населения «государство у нас рабочее с бюрократическим извращением», из чего вытекает необходимость использовать профессиональные союзы «для защиты рабочих от своего государства».
Хоть мы и ликвидировали давным-давно у себя неграмотность, хоть и опережаем в образованности многие развитые народы, хоть большинством населения у нас уже стал рабочий класс, но ведь возросли и несравненно усложнились и задачи, какие строительство коммунизма выдвигает перед страной в ходе научно-технической революции, в усложнившейся мировой обстановке. И не в одной образованности дело: коммунистическая культура включает в себя начала высокой нравственности, гуманности, демократизма, она требует от человека полного разрыва с буржуазной и мелкобуржуазной психологией, с моралью себялюбия, с приоритетностью денежного расчета. Без самовоспитания и перевоспитания самих себя нам коммунизма не построить.
Вот почему я так остро воспринимаю проникновенные слова нашего американского единомышленника о развертывающейся у нас в стране самокритике «в ее наивысшей и действенной форме, в форме практического самоисправления».
У нас в стране все наше, «твое и мое», — и беды, и победы. Вот с этим-то чувством ответственности за все происходящее и должен каждый из нас, обладает ли он партийным билетом или нет, отдаться делу «самоисправления». Не ожидая, что это за него сделает партийное и советское руководство или вообще кто-то другой».
Владимир с Борисом в те недели перелистывали в библиотеках комплекты пожелтевших за четверть века газет с отчетами о судебных процессах. Впечатления у них оставались тяжелые. В правдивость «признаний» подсудимых, особенно тех, кого знали как соратников Ленина, и раньше многим не верилось, такие они ужасные преступления брали на себя, — а теперь, после решений XX съезда партии, и подавно все ставилось под сомнение.