Началось это недавно, они случайно встретились и возобновили знакомство. Она несколько его старше, умница, веселая; Наташе кажется, что «у них серьезно». У нее комната на Хорошевском шоссе, недалеко от Ленинградского проспекта, Владимир часто бывает там.
— Ах, если б ему на сей раз посчастливилось! — восклицал отец.
— Между прочим, она чистокровная англичанка.
— Да? Как она к нам попала?
— Это целая история. Отец, английский инженер, в конце двадцатых годов работал у нас в Советском Союзе, брал с собой дочь. Он вдовый. Девчурка училась в русской школе, побывала в пионерлагере, а когда потом отец поместил ее в Англии в какой-то закрытый аристократический пансион, не ужилась в нем. По всему видать, была девочка-сорванец. Она сама тебе расскажет, Владимир приведет ее с тобой знакомить.
— А как же все-таки она опять к нам попала?
— В Англии Кэт стала работать преподавательницей русского языка, в начале сорок первого приехала в СССР практиковаться по своей профессии; война застала ее здесь, и она окончательно прижилась в Советском Союзе. По-моему, с Володей сблизила ее одинаковая незадача в первой любви. Родители ее жениха заставили его жениться на другой, более состоятельной.
— Отец ее в Англии?
— Да. Собирается к ней приехать, повидаться.
— Ему это не трудно сделать?
— Купит туристскую путевку. Теперь с этим проще стало.
Константин Андреевич спросил, как чувствует себя Борис? Дочь ответила, что в ее семье все нормально.
— Борька, правда, немного безалаберный, но детей любит.
— У него, по-моему, смешной пунктик есть, — заметил отец, — по любому вопросу обязательно особое мнение иметь. Он у тебя, что называется, принципиальный нонконформист.
— Да, — с улыбкой отозвалась Наташа, — мне кажется, ему иногда не так важно, правильное мнение или нет, лишь бы его собственное. Я смотрю на это сквозь пальцы. Иной раз поддакну, а поступлю по-своему. Уж я его изучила.
— А как Саша?
— Ты знаешь, что с ним нам пришлось повозиться, оторвать от сомнительной компании дворовых ребят, едва не приучивших его резаться в «двадцать одно». Теперь остепенился, как в девятый класс перешел. Боюсь, что он больше привязан к дяде, чем к отцу. Перенял от Владимира увлечение звукозаписями музыки, недавно вместе с ним специальный тяжелый диск для магнитофона вытачивали, таскали к Борису на завод. Мы с Борисом считаем, что это лучше, чем носиться на мотоцикле, как некоторые Сашины сверстники, по крайней мере, не трясемся, что шею себе свернет. Футболом стал увлекаться…
— Футбольная династия вытанцовывается! — засмеялся отец.
— Да, в трех поколениях… Сашка раньше болтлив был; теперь становится малоразговорчив, по-моему, своему дяде подражает. Володя детей любит, они к нему льнут. Вот только у самого детей нет.
…Когда семья уселась за обеденный стол и беспорядочный обмен домашними новостями начал перемежаться минутками молчания, Константин Андреевич поглядывал на внучат, словно не узнавал их. Подумать только, Леночка уже первоклассница! Девочка, отрываясь от еды, поднимала глаза, чтобы поймать дедушкин взгляд и ему улыбнуться; на ее косичке покачивался голубой бант.
— Наташа, где наш старый альбом? Найди, пожалуйста, Олину детскую карточку, — попросил он дочь. — По-моему, Леночка похожа на свою бабушку…
А Саша, внук? Как вырос! О чем он сейчас думает? Чем интересуется? Спрашивать нельзя, надо выждать, когда сам с дедом заговорит. Наружностью Саша в отца, такой же худощавый, на голове иссиня-черные кудряшки… Борис-то бородку себе отпускает… Глаза у Саши серые, Наташины… Все это проносилось в голове у Константина за общей беседой.
Часы летели незаметно. Саша после обеда крутил регулятор радиолы, переключая звучание с одной волны на другую. Сентябрьские сумерки не заставили себя ждать, за стеклами широкого окна столовой вспыхнули уличные фонари. Деревья, которые Константин вместе с другими новоселами этого дома сажал в палисаднике в двадцать седьмом году, дотянулись уже до третьего этажа.
— Ребятки! — обратился он к сыну и зятю. — А что, если нам сейчас пройтись по улице Горького? Давненько я без дела по московским улицам не бродил.
Наташа уговорила их сперва поужинать. Когда стемнело, мужчины втроем не спеша брели по бульвару в сторону Белорусского вокзала под смыкавшимися над их головами кронами деревьев.