Время шло. Поселившись на чужой даче в Быкове, супруги зимой ездили в Москву — Ирина ежедневно, Константин через день-два, то в библиотеку, то к своим на Ленинградский. В дачном саду, в один из ясных осенних вечеров, они терпеливо дожидались часа, когда на потемневшем небе появится медленно плывущая светлая точка — первый в мире спутник Земли — советский!..
Трехкомнатная дача с мезонином двоим была велика, они облюбовали для себя комнатку поближе к котлу водяного отопления; Ариша пригнала машину с углем с ближайшего к Быкову склада; Константин осваивался с задачей поддержания в комнатах должной температуры. Он обзавелся новой пишущей машинкой и принялся для начала перепечатывать разрозненные черновые отрывки, заготовленные для второго романа о Сергее.
Вдвоем, в полном отрыве от людей, даже без радиоприемника, точно на необитаемом острове, они переживали настоящую робинзонаду, «рай в шалаше», медовый месяц, счастливые происшедшим. Ариша вскоре стала говорить, что даже не может вспомнить, как это она жила одна? А в Косте изо дня в день таяло и постепенно исчезало тягостное внутреннее напряжение, в каком он жил последние десять лет со дня смерти Ольги. Оглядываясь назад, он заключил, что сравниться с тогдашним ударом по силе для него могло только первое горе, постигшее его в далеком прошлом, — Сережина гибель.
Они с Аришей подошли друг другу характерами. Возвращаясь вечерами с работы и принимаясь за приготовление ужина, Ирина просила его петь, он пел во весь голос безо всякого аккомпанемента одну за другой песни, арии, романсы. Из песен больше всего ей нравилась «Помню, я еще молодушкой была», из арий — «Я вас люблю, люблю безмерно» (из «Пиковой дамы»).
— Скажи, — спрашивала Ариша, — я хоть чуточку, хоть чем-нибудь тебя раздражаю? Только откровенно!
— Ничем, ничуточки!
— И ты меня ничем. Ну вот нисколько, ничем! Это очень важно, правда? Ведь очень редко так бывает между людьми, даже близкими. Даже если друг друга любят, обязательно найдется какая-нибудь черточка, которая досаждает другому. Но ты, может быть, просто не хочешь меня огорчить? Ты такой музыкальный, тебе не может нравиться, что у меня ни капельки слуха.
От избытка чувств она пыталась иногда распевать так неумело и фальшиво, что Костя вместе с ней самой начинал смеяться.
— Мне мой первый муж говорил: «Делай со мной что хочешь, только не пой, красавица, при мне!»
— А мне нравится, что ты поешь, — возражал Костя. — Любишь петь — ну и пой, пожалуйста, на здоровье! Кто сказал, что у тебя слуха нет? Наоборот, в тебе композитор гибнет, ты каждую песню каждый раз на новый мотив поешь…
У Ирины Павловны домашние дела и поездки в город отнимали большую часть дня, на чтение времени не оставалось. Зато если она брала в руки книгу или газету, то погружалась в нее так, что Константину приходилось ее окликать несколько раз, чтобы поговорить с ней. Она сетовала на свою необразованность, хотя русскую и иностранную художественную классику знала, читала и основные произведения советской литературы. Вкусы их в живописи и литературе почти сходились, Ирина лишь не была так строга в приверженности к реализму, как Константин; она охотно перечитывала Оскара Уайльда; в Третьяковке, где они за зиму два-три раза побывали вместе, дольше мужа застаивалась перед картинами Врубеля.
В романах и повестях Ариша по-детски не любила «плохие концы». Вообще в ней было немало детского. Зинаида Алексеевна, в один из выходных дней навестившая супругов в их уединенном «шалаше», выдала Аришину слабость — пристрастие к шоколаду.
— Ни разу не видел, чтобы она им лакомилась, — удивился Константин Андреевич.
— Она боится растолстеть, поэтому избегает есть много сладкого, а купите ей шоколадных конфет и не успеете оглянуться, как опустеет коробка.
— Кто тебя просит обо мне сплетничать? — возмущалась, топая ногой, Ариша.
Костя на следующий же день принес жене коробку шоколадных конфет. Вынув из нее несколько штук и угостив его, она попросила остальные спрятать подальше и выдавать ей, когда попросит, по одной.
— Нет, лучше по две, — поправилась она. — Или по три…
…Однажды в вагоне электрички по дороге в Быково скамью против Кости с Аришей заняла супружеская чета с девочкой трех-четырех лет. Из рук ребенка то и дело вырывался, подлетая к потолку, красный воздушный шарик, отец должен был его поддерживать за ниточку. Ему это надоело, и он решил привязать нитку к запястью руки девочки, но та закапризничала, вырвала у него руку и сердито закричала: