…В госпитале, когда Константин писал лежа на койке, ему по ночам порою снились буквы. Они бежали одна к одной, нанизываясь в слова и строки, иногда со смыслом, который тут же забывался. Сны отражали повседневную реальность его усердного труда над «писаниной». Раз он ночью пробудился: в памяти стояло четверостишие, сложенное во сне и как будто осмысленное. Удивленный, он повторил его про себя несколько раз. Боясь позабыть, отыскал в темноте карандаш, тетрадку и на ощупь каракулями записал:
Нерифмованная белая строфа казалась ему скорее курьезной, чем содержательной. Иначе отнеслась к ней Ирина Павловна, когда он рассказал ей про этот случай.
— Ты это про самого себя сочинил, — сказала она.
— То есть как?
— Ранение оторвало тебя от жизни. Ты очутился ну точно как на Луне. Все свои надежды ты связывал с повестью; будут ли у тебя читатели, ты не знал. И вот они тебе пишут: тебя услышали на земле! Надежды твои сбылись, и слезы сменились радостью.
— Выходит, то вещий сои был?
— А что же? Я верю, такие сны бывают. Наука может когда-нибудь их объяснить.
— Интересно ты говоришь! Ни разу мне такое в голову не приходило. Я считал, что ничего тут нет, кроме бездумного набора образов. Вроде современных электронных машин: пустые стишки складывают без всяких переживаний.
— Ну нет, ты не машина, ты человек. У тебя ныло сердце.
— Интересно!.. — задумчиво усмехаясь, повторял Костя. — Если даже не правильно, то все равно интересно.
Одно из читательских писем привело Ирину Павловну в чрезвычайное возбуждение. Восемнадцатилетняя девушка утверждала, что такой любви, как в романе у Сережи с Таней, «не бывает». Автор просто-напросто ее «выдумал», чтобы «унизить современную молодежь»: вот, дескать, какие раньше идейные были девушки и юноши, «на всю жизнь» влюблялись! «Считаете нас за дураков, товарищ автор, напрасно стараетесь, все равно вам никто не поверит, в вашу агитацию…» И т. д.
Аришу это письмо сначала глубоко возмутило. Потом она перечитала его раз, другой и сказала:
— Знаешь, Костя, а мне эту девушку жаль. Ну откуда ей знать, в ее восемнадцать лет, какая любовь бывает и какой не бывает? Должно быть, она ничего хорошего не видала в жизни, одну грязь… Вот и злится, а на кого? На тебя? Нет, на свою жизнь. Ты ей обязательно должен ответить.
Константин старался не оставлять письма читателей без ответа. Он объяснил девушке, что любовь Сережи и Тани им не выдумана, как не выдумана и переписка между ними, частью приведенная в романе. Сослался на положительные отзывы многих ее сверстников и сверстниц, некоторые процитировал из их писем дословно.
«Всегда была и нынче есть такая любовь, — писал он, — и всегда будет. И вы ее, может быть, сама узнаете, желаю вам этого от души».
Пересветова стали приглашать на читательские конференции по его роману. Первые две, в одной из московских библиотек и в средней школе, его не удовлетворили. В ходе обсуждения выяснялось, что читали роман только выступавшие, а остальные понятия о нем не имели; складывалось впечатление, что для организаторов конференции галочка о проведенном мероприятии была важнее сути дела.
Иные впечатления вынес он из поездки в Еланск, куда его пригласили студенты местного педагогического института. И дело было не в том, что на родине Сережи Обозерского автора встретили и проводили овациями. Удовлетворил его обстоятельный, квалифицированный разбор книги студентами филологического факультета и их педагогами. Ораторы не скупились на похвалы, но и честно выполнили просьбу автора, высказанную им перед прениями: откровенно отмечать места, читаемые с пониженным интересом. Как он и ожидал, ими оказывались преимущественно страницы, сохранившие открыто публицистическую окраску, а наибольший интерес вызывали удовлетворявшие его самого в художественном отношении, основанные на действительных фактах.
Услышав от него, что, по мнению одной из читательниц, такой любви, как в его романе, «не бывает», выступающие ополчились на «любовную пошлятину». Один из студентов-филологов сказал: «Старая классическая литература сильна была изображением любовных трагедий — Анна Каренина, пушкинская Татьяна, — а здесь любовь вполне счастливая, возникающая на почве общих убеждений и совместной борьбы за них. Я стал смотреть на любовь мужчины и женщины по-новому».