Как и в более ранних автобиографических работах, тон его повествования спокоен. Моэм пишет, что он «всего лишь старый человек»; правда, при этом признает, что «большим компенсирующим элементом старости является свобода духа». Лишенный зависти, ненависти и злобы, и будучи уже не подвержен влиянию других, он испытывает удовлетворение, пользуясь репутацией известного писателя. Хотя, как утверждает он в заметках, его жизнь могла быть иной, окажись он на четыре-пять дюймов выше или не имей он такого выдающего подбородка, он доволен тем, что ему удалось избежать многих бед, с которыми столкнулись другие. Приблизившись после подготовки сборника к смерти на десять лет, он, по его словам, может спокойно взирать на затухающую в нем жизнь. Писатель признает, что всегда жил скорее будущим, чем настоящим, но теперь больше думает о прошлом. В своих заметках он выражает сожаление о не доставивших ему радости любовных отношениях и о боли, причиненной им другим. Но, как он убеждает самого себя, не соверши он всех этих ошибок, он был бы другими человеком. Если в записках и содержится намек на неудовлетворенность, скрываемую под маской спокойствия, то ее можно обнаружить в его замечании: «Я совершил много поступков, о которых сожалею, но я прилагал усилия к тому, чтобы они не нарушали моего покоя».
Сознание того, что он подводит итоги и преступает семидесятилетний рубеж побудили писателя начать приготовления к тому, чтобы распорядиться своим наследием после смерти. В январе он обратился к Элансону с просьбой сообщить ему данные о средствах на его счетах. В это время ему снова приходит мысль учредить фонд стипендий для начинающих писателей. Он объявляет также о намерении предоставить средства Королевской школе с тем, чтобы в ней могли обучаться дети простых трудящихся. Как он объяснил Элансону, подобный жест явится шагом на пути к ослаблению, если не устранению, классовых различий, которые, по его мнению, являются отрицательным элементом общественной жизни Англии. Он осуществил это свое намерение в октябре 1944 года, передав школе 10 000 фунтов стерлингов.
Первый тираж «Острия бритвы», составивший 50 000 экземпляров, разошелся мгновенно. Компания «Твентиес сенчури фокс» предложила значительную сумму за право экранизации романа, а публика как никогда ранее проявляла интерес к его произведениям.
Даже те средства, которые предоставило ему правительство Англии, позволяли ему жить вполне прилично. Как он признавался Элансону, большие деньги в семьдесят лет уже мало что значат. Утрата интереса к приобретению еще большего богатства объяснялась несколькими причинами. Во-первых, в апреле после многомесячного недомогания он начал опасаться, что заболел раком. В результате первоначального осмотра врачи высказали опасение, что у него злокачественная опухоль, но анализы и рентгеновское обследование не подтвердили этого диагноза, и ему было предложено просто побольше отдыхать.
Второй причиной, вызвавшей у него мрачные предчувствия, явилось резкое ухудшение здоровья Хэкстона. В апреле после длительного плеврита у него был обнаружен двусторонний туберкулез. К этому прибавилась болезнь Аддисона — хроническая недостаточность коры надпочечников, вызывавшая мышечную дистрофию, потерю веса, тошноту и диарею. Туберкулез был излечим, но болезнь Аддисона терапии не поддавалась.
Заболевание Хэкстона глубоко опечалило Моэма, и он немедленно принял меры для облегчения его страданий. Он дал указание Элансону сделать все, чтобы его друг не нуждался в средствах в том случае, если Моэм скончается раньше Хэкстона; ему была невыносима мысль о том, что тот может кончить жизнь в мучениях и без надлежащего ухода. Кроме того, Моэм планировал отправить его после выхода из нью-йоркской больницы на полгода на курорт в Колорадо-Спрингс.
Но силы оставили Хэкстона, и о его поездке на курорт не могло быть и речи. Он проходил лечение в лучшем и самом дорогом госпитале Нью-Йорка в течение трех месяцев. Все это время Моэм каждый день навещал его, испытывая мучительные минуты при виде того, как неодолимый кашель буквально разрывает его легкие. К середине мая Хэкстон весил чуть более пятидесяти килограммов, его кровяное давление упало до критического уровня, легкие почти не работали и ему постоянно делали переливание крови. К концу июня казалось, что он не проживет и недели: он дважды был на грани смерти.
Однако неожиданно его состояние несколько улучшилось и врачи заверили Моэма, что у Хэкстона появились хорошие шансы на поправку, если он продержится несколько недель. Он останется инвалидом на всю жизнь, но в любом случае это лучше, чем смерть. Моэм решил отвезти своего друга в санаторий Саранак на севере штата Нью-Йорк. Хэкстон был слаб и не мог бы вынести переезда в Колорадо, но свежий воздух сельской местности, как полагал Моэм, возможно, пойдет ему на пользу. Хэкстону постоянно делали уколы морфия, чтобы ослабить боль. Моэм испытывал облегчение, видя, что его друг остается спокойным, проявляет терпение и даже оптимизм.