Моэм часто признавался друзьям и журналистам, что каждый день, ложась в постель, он надеется, что не проснется. Как-то, гуляя после обеда по саду, он неожиданно прислонил голову к стене, разрыдался и, обращаясь к Робину, воскликнул: «Я жалок. Почему я не могу умереть?»
Но воля к жизни у Моэма была огромна. Смерть матери, утрата семейного очага, мучительные годы жизни у дядюшки-священника и учебы в Королевской школе закалили его волю и придали ему решимость во что бы то ни стало быть хозяином своей судьбы. Твердость характера позволила ему получить медицинское образование и осуществить длительное восхождение по тернистым ступеням ученичества, прежде чем он достиг славы как писатель. В последующие десятилетия он всячески охранял свой душевный покой, порой за счет интересов других. Хотя в начале 1938 года он объявил, что спокойно встретит смерть, он применял все известные медицинские средства, чтобы отдалить ее. Несмотря на невысокий рост и предрасположенность к туберкулезу, его организм обнаружил удивительную жизнестойкость и даже теперь, к концу жизни, благодаря курсам лечения Ниханса его тело продолжало прекрасно функционировать, в то время как разум отказывал ему: тело подчинялось его затухающим сигналам, оно упорно боролось и продолжало увлекать за собой уже разладившийся и распавшийся рассудок.
Свой девяносто первый год жизни Моэм, проснувшись, встретил словами: «Черт возьми, еще один день рождения!» Как обычно, он получил множество писем, телеграмм, подарков и даже фотографировался. Однако из-за его состояния впервые никаких торжественных обедов и ужинов по этому случаю не устраивалось.
Зимой у него случился легкий сердечный приступ, а 3 марта он простудился, что вызвало серьезное затруднение дыхания. Серл сообщил, что Моэм не в состоянии произнести ни одного слова. Через два дня он был доставлен в больницу неподалеку от Ниццы и мир приготовился к сообщению о его смерти. Однако уже 8 марта писатель покинул больницу и, опираясь на руку своего друга, вернулся на мыс Ферра с надеждой, что в следующем месяце совершит поездку в Германию.
Моэм, на удивление, поправился очень скоро, и уже в мае принимал у себя племянника Робина вместе с его другом Дереком Пирлом. Правда, они остановились не на вилле, как раньше, а в ближайшем отеле. Писатель встретил их приветствием: «Алан! К нам пожаловали два очаровательных молодых человека». За обедом он был внимателен к Пирлу, всячески заботясь о том, чтобы тот чувствовал себя в гостях уютно. Было совершенно очевидно, что память отказывалась подчиняться ему и он почти ничего не слышал. Вдруг он попросил Алана Серла принести знак, врученный ему Гейдельбергским университетом. Пирл вспоминал: «Он стоял улыбаясь, старый ребенок с медальоном в руке… Я впервые оказался у него в доме и очень волновался; к тому же я столько наслушался о приступах раздражительности старого хозяина виллы. Однако когда я увидел очень маленького семенящего старичка, довольно сентиментального, который часто впадал в забытье, с медальоном и лентой в руках, мое волнение быстро прошло».
Когда Моэм сел и на минуту задумался, Серл попросил Пирла подойти и поговорить с Моэмом, потому что тому ужасно не нравилось оставаться одному. «Я подошел к нему, — вспоминал Пирл, — не зная, какой задать вопрос, чтобы разрядить возникшее неловкое молчание. Я подсел к писателю и спросил: „Скажите, сэр, какое самое яркое впечатление осталось у вас в памяти?“. „Я н-не могу вспомнить н-ни об одном“, — промолвил он». Когда Пирл похвалил сад, писатель ответил, что, к сожалению, он не имеет возможности теперь видеть его. Прощаясь, Моэм пожал обоим руки и напутствовал их: «Было очень любезно с вашей стороны навестить меня. Будьте счастливы, если это только еще возможно в наши дни».
В декабре 1964 года Серл признался Патрику Кинроссу: «Мы ведем затворническую жизнь: гостей мало, и мы редко куда-нибудь выбираемся. Последний раз мне удалось побыть одному два года назад. Признаюсь честно, я так хочу наконец обрести свободу». Тем не менее, он продолжал заботиться о старом друге так же внимательно, как и прежде. В сентябре Серл по секрету сообщил журналисту Майклу Мойнихэму: «Он хочет умереть. Врач навещает его каждый день; его тело в прекрасном состоянии, он абсолютно здоров физически и не страдает отсутствием аппетита. Курс лечения [Ниханса] дал силу его телу, но не разуму».
Серл сообщил Мойнихэму, что каждую неделю Моэм продолжает получать от 300 до 400 писем, на каждое из которых он отвечает теперь одним из пяти стандартных ответов. Правда, посещения друзей часто превращаются в пытку: «Недавно приезжал Ноэл Коуард и Дэвид Нивен. Ноэл — давний друг Сомерсета. Разговора между ними не получилось. На прошлой неделе три пятиклассника из Королевской школы, отдыхавшие в Болье-сюр-Мер, посетили виллу, чтобы засвидетельствовать уважение. Им удалось лишь пожать ему руку».