Гейдельберг открыл ему Вагнера, оперы которого так же преобразовали искусство, как и пьесы Ибсена. В 20-х годах, отвечая на вопросы, в которых ему предлагалось указать наиболее популярного композитора, он назвал Вагнера, а лучшей певицей — Лотту Леман, исполнительницу партий в вагнеровских операх. Примерно тогда он начинает регулярно посещать Байрейтский музыкальный фестиваль и часто приезжает в Мюнхен послушать оперу. Но ему нравились и другие жанры; он обожал, например, инструментальную музыку. До того, как старческая глухота лишила его возможности слушать ее, он часто наслаждался произведением Дебюсси «Прелюдия к „Послеполуденному отдыху фавна“», о присутствии на первом исполнении которого он всегда вспоминал с удовольствием.
К шестнадцати годам Моэм становится страстным читателем; правда, читал он беспорядочно: его выбор определялся тем, что попадалось под руку в Уитстебле или Кентербери. Наибольшее удовольствие ему доставляли классические произведения XVIII и XIX веков. В Гейдельберге Моэм познакомился с современной литературой и произведениями крупных писателей, которые были популярны в конце XIX века.
Естественно, что в Германии перед ним во всей полноте предстало творчество Гете. Как-то он заявил, что одним из самых памятных событий в его жизни явилось прочтение «Фауста». Знакомством с работами многих других писателей он был обязан обаятельному англичанину по имени Джон Элингхем Брукс.
Брукс, которого Моэм в книге «Подводя итоги» называет Брауном, изучал право в Кембриджском университете, но через год переехал в Гейдельберг, чтобы овладеть немецким языком. Несмотря на невысокий рост он был необыкновенно привлекателен: правильные черты лица, вьющиеся волосы, голубые глаза и задумчивое выражение лица делали его похожим на поэта. Он располагал небольшими средствами, полученными после развода с женой. Будучи одним из многих гомосексуалистов, покинувших Лондон в 1895 году после суда над Оскаром Уайлдом, он провел последующие сорок лет жизни на Капри, стремясь осуществить мечту своей жизни — опубликовать сделанные им переводы сонетов Эредиа, исполнять на рояле сонаты Бетховена и курить трубку. Он умер в мае 1929 года от рака печени; возможно, он послужил прообразом сибарита Вильсона в моэмовском рассказе «Мечтатель». В «Бремени страстей человеческих» его безошибочно можно узнать в образе Хейуорда.
Хотя Брукс не создал ничего значительного, он тонко ценил искусство, обладал прекрасной интуицией и способностью чувствовать прекрасное. Он обожал литературу, и Моэм, по его собственному признанию, был многим обязан ему. Когда они встретились впервые, Моэм читал «Тома Джонса» Филдинга. Вскоре новый знакомый рекомендовал своему молодому другу «Испытание Ричарда Февереля» Мередита, «Поэмы и баллады» Суинберна, «Пир» Платона в переводе Шелли, произведения Верлена, Уолтера Патера, кардинала Ньюмена, Мэтью Арнолда и Данте.
Брукс обсуждал с Моэмом Ренана, работа которого «Жизнь Иисуса» в значительной степени подорвала и без того не столь глубокую веру в Бога. Все старания преподобного Моэма пошли прахом, когда Уилли однажды подверг Бога серьезному испытанию. Поверив, что вера способна сдвинуть горы, — а именно так сказано в Библии, — он молился всю ночь, прося Всевышнего избавить его от заикания. Каково же было его разочарование, когда в ожидании чуда он в радостном настроении проснулся на следующий день и обнаружил, что его дефект речи не исчез.
Для молодого, склонного к размышлениям юноши конца XIX века утрата веры не являлась чем-то необычным, но у Моэма эта потеря приняла форму разлада между духовной потребностью в ней и ее интеллектуальным отторжением. В «Бремени страстей человеческих» Филип не обладает «религиозным складом ума», но сам Моэм обладал им, и религиозность в этой форме он сохранит до конца жизни. Как человеку, досконально изучившему религии мира, ему, как это ни странно, особенно импонировали религии Востока, и этот его интерес отражен в мистике романа «Острие бритвы», который был написан, когда писателю было уже за шестьдесят.
Алан Серл рассказывал, что Моэм очень хотел поверить в Бога, но не мог. Всякий раз, когда Моэм и Серл оказывались в Италии, они довольно часто ходили в разные церкви и соборы на богослужения, во время которых Моэм нередко плакал.
Серл был убежден, что, проживи Моэм еще несколько лет, он стал бы верующим. В этой связи стоит напомнить, что в заключительных строках одной из последних опубликованных работ Моэма рассказывается невероятная история о стареющем писателе, утверждавшем, будто в апреле 1958 года во время посещения галереи в Венеции изображенный на одной из картин Христос повернул к нему свой лик. Хотя подобная сцена, скорее всего, была основана на обмане зрения, ее описание и значение в глазах Моэма предполагают, что вопросы религии постоянно интересовали его.