В своем дневнике Моэм неоднократно упоминает о бедности, которую ему якобы пришлось пережить во время первых лет его литературной карьеры. Хотя он действительно испытывал финансовые затруднения, но он никогда не был беден в прямом смысле этого слова. Вплоть до тридцати лет он получал благодаря наследству гарантированный доход в размере 150 фунтов стерлингов в год. В то время на 100 фунтов в год можно было жить вполне достойно, хотя и не роскошествуя. Следует напомнить, например, что Моэм снимал вполне приличную квартиру в Париже за 28 фунтов стерлингов в год. Кроме того, он получал гонорары за свои произведения. Как он позднее признавался Годфри Смиту, «в течение первых десяти лет писательской карьеры я зарабатывал 100 фунтов в год; в то время на них можно было легко прожить».
Моэм не бедствовал ни когда жил у викария, ни когда учился в Королевской школе, ни в Гейдельберге. Его жилье на Винсент-сквер было скромным, но комфортным. Квартиры, которые он снимал вместе с Уолтером Пейном в Карлайл-мэншнс и на Пэлл-Мэлл вряд ли походили на клетушки, в которых ютились нищенствующие художники. Кроме того, хотя во время поездок в Испанию, Францию и Италию он был вынужден соблюдать экономию, сам факт путешествий никак не свидетельствовал о бедности совершавшего их человека.
Говоря о бедности, Моэм имел в виду его нежелание мириться с унизительным, как ему думалось, положением, в котором он оказался по сравнению с жившими на широкую ногу некоторыми друзьями и знакомыми. После публикации «Лизы из Ламбета» он стал вращаться в литературных кругах Лондона и чаще встречаться с богатыми молодыми людьми на обедах и в загородных домах. Будучи застенчивым от природы и страдая комплексом неполноценности, он, должно быть, остро ощущал свое финансовое положение, казавшееся ему ущербным. Как отмечал Фредерик Рафаэль, «от отсутствия богатства он испытывал не голод, а стыд».
Свобода, которую давали Моэму деньги, имела для него гораздо более важное значение, чем возможность вести роскошную жизнь; и такое отношение к деньгам останется у него на всю жизнь. Во время пребывания в доме викария и учебы в Королевской школе его дядюшка постоянно напоминал ему, что его расходы не должны превышать положенных 150 фунтов. Но даже став взрослым, он не мог распоряжаться этими деньгами самостоятельно. Во время обучения в медицинском институте и в последующие десять лет жизни он ощущал ограничительные запреты, постоянно напоминавшие ему о необходимости заботиться о средствах к существованию и строить свою жизнь с оглядкой на скромный доход. Однако после успеха, принесенного ему театром, и гарантий будущих гонораров он установил еще более строгий контроль над своими расходами. «Я был рад зарабатывать большие деньги как драматург, — писал он в книге „Подводя итоги“. — Они давали мне свободу, и я очень осторожно обращался с ними, потому что не хотел никогда больше оказаться в таком положении, когда из-за их отсутствия я был бы обязан делать то, к чему у меня не лежала душа».
Гораздо позднее Моэм утверждал, что богатство позволило ему не считаться с волей руководителей театров. Он использовал приобретенную свободу для сохранения такой творческой независимости, какой его критики не хотели за ним признавать. Его экономическая самостоятельность позволила ему устоять перед настойчивыми просьбами Чарлза Фромана внести изменения и сделать более оптимистичным второй акт пьесы «Земля обетованная», чтобы в коммерческом отношении она стала более привлекательной. Когда в 1920 году он был приглашен в Голливуд с единственной целью стать живым украшением киностудий, он отклонил приглашение и вместо этого отправился в Полинезию за сбором материала для своих произведений. Джордж Доран, бывший в течение многих лет американским литературным агентом Моэма, писал о том, как он стал свидетелем неподкупности писателя, когда речь шла о его творчестве.
«Я дважды оказывался рядом с ним в моменты, когда он твердо стоял на своем. Однажды он вернул чек на 25 000 долларов, предложенный ему за создание сценария к звуковому фильму, которые в то время только стали появляться. В другой раз он отказался от контракта в 150 000 долларов на право экранизации одного из своих произведений и согласие написать по нему сценарий. Он был решительно настроен не рисковать и не подвергать опасности плоды своего труда».
Моэм использовал финансовую независимость для того, чтобы самому определять направление своей литературной деятельности. После 1908 года он никогда не позволял приобретенному богатству каким-либо образом мешать его карьере. В течение нескольких десятилетий он был самым высокооплачиваемым писателем и мог бы легко последовать примеру других коллег по перу, например, Макса Бирбома или Э. Фостера, отошедших от литературы в раннем возрасте и с комфортом проживших остальную часть жизни. Надо отдать должное Моэму: после 1908 года он в течение еще 55 лет продолжал писать, изучать философию, религию и природу человека с таким же рвением, как и начинающий писатель. Моэм постоянно утверждал, что деньги для него — это средство для достижения цели. «Деньги, — любил повторять он, — дают человеку как бы шестое чувство, без которого нельзя как следует пользоваться пятью остальными. Не имея достаточных средств, человек лишен возможности реализовать половину своих способностей». Его богатство позволило ему приобрести несколько прекрасных особняков в фешенебельном районе Лондона Мейфэр, роскошную виллу в одном из живописнейших уголков на юге Франции. Оно дало ему возможность украсить их полотнами Пикассо, Гогена, Матисса, Ренуара, Писарро, Утрилло и других крупных живописцев и пополнять свою художественную коллекцию в самых дорогих галереях Парижа, Лондона, Венеции и Флоренции. Он объездил свет как никакой другой писатель — от Стамбула до Ангкор-Вата, от Стокгольма до Таити, — останавливаясь во время путешествий в роскошных отелях Сингапура, Венеции и Лондона. Благодаря богатству он мог помогать родственникам, друзьям, молодым писателям, стремящимся, как когда-то и он, найти свой путь в литературе.