«Десятый человек» и «Снисхождение» — очевидные попытки Моэма вернуться к созданию серьезных драм, с которых он начал свою карьеру. Через пять дней после премьеры «Снисхождения» театральный критик, подписавший свою статью в «Сатердей ревю» инициалами «П. Дж.», сделал в отношении дальнейшей карьеры драматурга предсказание, которое будет преследовать его в течение десятилетий. Критик писал, что в ранние годы Моэм создавал хорошие пьесы, которые не имели коммерческого успеха. Поэтому он переключился на легкие комедии, принесшие ему известность. Создание слабых произведений с целью потрафить непритязательным вкусам публики — дурная привычка, от которой нелегко отказаться. «Снисхождение» свидетельствует о неспособности автора вдохнуть в ее образы жизнь, потому пьеса выглядит ходульной.
В течение всей жизни Моэм утверждал, что относится к критике безразлично; однако на самом деле он остро реагировал на мнение других. Как-то он заметил в разговоре с племянником, что лучший способ пережить провал пьесы — это не показывать переживаемый стыд и продолжать жить так, как если бы ничего не случилось. Моэм надевал маску безразличия, пытаясь защитить себя от недоброжелательной критики. В книге «Подводя итоги», в многочисленных предисловиях и автобиографических зарисовках он пытается скрыть свое страстное желание завоевать признание у серьезных читателей и коллег-писателей. К сожалению, интеллигенция так никогда и не простила ему коммерческого успеха, и в течение всей его жизни он носил клеймо писателя, который создает свои произведения на потребу публики. Он мог предложить ей «Бремя страстей человеческих», «Луна и грош», «Пироги и пиво» или глубокие пьесы начала 30-х годов, но все равно не смог избавиться от клейма «поверхностного литератора». Моэм одновременно хотел и коммерческого успеха и высокой оценки критики. После 1908 года он с горечью начинает понимать несовместимость этих двух желаний.
Успех пьес ввел его в круг драматургов. Двадцать девятого октября 1907 года он подписывает письмо семидесяти драматургов, опубликованное в газете «Таймс», в котором содержался протест против цензуры драматических произведений, существовавшей в Великобритании на государственном уровне. В марте 1909 года он и еще ряд драматургов создают собственный клуб. На заседаниях этого клуба он часто встречался с одним из его завсегдатаев, театральным критиком Реджинальдом Тэрнером, которого Моэм назвал «самым забавным человеком, какого я когда-либо встречал». Моэм всегда вспоминал рассказы Тэрнера о его ежедневных встречах с умирающим Оскаром Уайльдом в дешевом отеле в Париже. Как-то утром расстроенный Уайльд поведал Тэрнеру приснившийся ему страшный сон: драматургу привиделось, будто он ужинал с мертвецами. Чтобы как-то развеять мрачное настроение Уайльда, Тэрнер попытался успокоить своего друга: «Если все было так, как ты говоришь, Оскар, то я уверен, что ты был душой этой компании». От этих слов умирающий рассмеялся. «Это было не только остроумно, — записал восхищенный Моэм, — но очень тепло и человечно».
Другим членом клуба, с которым у Моэма установились хорошие отношения, была писательница Ада Ливерсон, представившая своего нового друга в своем романе «Предел» в образе Джильберта Хирфорда Вогана, которого все ласково называют «Джимми». Это 34-летний спокойный, сдержанный, скромный человек, сделавший себе карьеру как драматург. В Вогане «много скрытности и загадочности; ему совершенно чужды авантюризм и выставление себя напоказ. Именно эта черта привлекает к нему женщин. Его холостяцкое положение порождает множество слухов о его тайном браке или пережитой трагической любви». Ливерсон дразнит Моэма, наделяя списанный с него образ безответной любовью к дочери издателя. Намекая на проповедуемую Моэмом теорию о том, что недостижимое — всегда самое желанное, она добавляет: «Несмотря на сделанную им блестящую карьеру, это неудовлетворенное желание доставляло ему в течение всей его жизни, возможно, самое большое удовольствие».
Однако подчеркивание в Моэме таких черт, как сдержанность и кажущаяся пассивность — лишь одна сторона его характера. В те годы он был необыкновенно активен: часто играл в гольф и раз в неделю состязался в сквош со своим другом, писателем Фрэнсисом Тойсли. Среди друзей Моэма вряд ли можно представить более неподходящую фигуру, чем эмансипированная американка Эльза Максвел, с которой он впервые встретился в 1912 году. Вот как она вспоминала Моэма тех лет: «Он был молод, богат, привлекателен и слыл одним из самых остроумных холостяков в Лондоне; к тому же он был неутомимый танцор. Как-то вечером мы поспорили с Уилли, кто из нас выносливей. Я три часа не переставая колотила по клавишам пианино, а Уилли все это время отплясывал. Это был незабываемый вечер! Мы остановились когда у нас обоих иссякли силы». Много лет спустя, вспоминая тот танцевальный марафон, Моэм со свойственной ему лукавостью шутил: «Мне следовало бы пойти в балет, а не заниматься поисками невесты».