— Преступление, что же еще, — недовольно буркнул дежурный сержант в ответ на вопрос доктора, который позвонил узнать, что, собственно, произошло. — Бедолагу избили где-то на задворках Нового района и бросили на улице без сознания. Черт знает, как его туда занесло. Наверно, напился и… Впрочем, мне известно не больше вашего. Он был без брюк. Чего и ждать, в таком-то месте.
— А документы? — осведомился врач.
— Его, вроде бы, опознал один из наших: кажется, он преподает в Техноколледже. Фамилия — Уилт. Генри Уилт. Вел курс по теории общения и…
— А адрес? Хотя… Вы же сами можете сообщить близким, что его избили и он в больнице. — Доктор, почему-то рассердившись, бросил трубку.
Инспектор Флинт молниеносно выскочил из своего кабинета в коридор.
— Мне показалось или ты и правда сказал: «Генри Уилт»?
Сержант кивнул.
— Он в больнице. Его избили. Звонил какой-то лекаришка и…
Флинт не дослушал. Он ринулся на полицейскую стоянку — и очень скоро был на пути в больницу.
Исходив набитые человеческим месивом лабиринты городской больницы, усталый и раздраженный Флинт все-таки разыскал Уилта. Для начала инспектора послали в неврологию — но оказалось, что Уилт переведен в вазектомию.
— Господи, почему? Ведь его избили. При чем тут вазектомия?
— Ни при чем, это было временно. Потом мы его отдали в гистеректомию.
— Гистеректомию? Боже праведный, — пролепетал Флинт. Он, конечно, готов согласиться, что тот, кто содействовал появлению на свет кошмарных четверняшек, действительно заслуживает вазектомии, ведь иначе мир не сможет спать спокойно; но гистеректомия… Мысль, конечно, интересная. — Он же мужчина. Мужчинам гистеректомию не делают. Это невозможно.
— Потому его и перевели в третью инфекционную, там койка освободилась. Да, кажется, в третью инфекцию, — задумчиво проговорила медсестра. — Вроде бы это у них утром кто-то умер. Впрочем, как всегда.
— От чего? — неосторожно спросил Флинт.
— От СПИДа, — равнодушно ответила сестра и повезла дальше пациентку с патологическим ожирением.
— Как можно класть истекающего кровью человека в кровать, где кто-то умер от СПИДа? Безобразие! Ведь это смертный приговор!
— Простыни же стерилизуют, — через плечо бросила медсестра.
После долгих мытарств усталый, раздраженный, бледный и ошалевший от ужаса инспектор нашел Уилта в палате «Унисекс 8». Там лежали пожилые люди, у которых после различных операций из всевозможных отверстий торчали всевозможные катетеры, капельницы и другие трубки. Флинт так и не понял, почему палата называется «унисекс». «Мультисекс» было бы еще туда-сюда, хотя… хрен редьки не слаще. Его внимание привлекло существо непонятного пола, для которого пригодилось бы нелюбимое инспектором политкорректное определение «гендерная принадлежность»; оно явно страдало прогрессирующим недержанием мочи и идеосинкразией к катетерам. Флинт усилием воли перевел взгляд на Уилта. М-да. Вот еще тоже доходяга: голова забинтована, отекшая физиономия сплошь в синяках. Однако дежурная по отделению заверила инспектора, что пациент скоро очнется. Флинт ответил:
— Искренне на это надеюсь.
Внезапно у старика на соседней койке начались конвульсии и выпала вставная челюсть. Медсестра вставила ее на место и вызвала дежурную, которая, явившись отнюдь не сразу, грозно рявкнула:
— Ну, что у нас не так?
Даже не сведущему в медицине Флинту вопрос показался неправомерным. Откуда старику знать, что с ним?
— Мне почем знать? Все время припадки. Мне во вторник оперировали простату, — ответил больной.
— И между прочим, очень успешно. А вы ноете и ноете. Брюзга противный! Не дождусь, когда мы от вас отделаемся.
Тут вмешалась медсестра:
— Но ведь ему восемьдесят один год.
— И он здоров как бык, — парировала дежурная и бросилась к больному, который в пятый раз подряд выдернул катетер. Кстати, сомнений в его «гендерной принадлежности» больше не было. Не желая смотреть, как вставляют трубку и как бьется в конвульсиях старик с соседней кровати, Флинт повернулся к Уилту — и увидел открытый и очень внимательный глаз. Уилт пришел в себя и, если судить по выражению открытого глаза, был в ужасе от того, что его окружает. Что ж, немудрено. Флинт и сам от этого не в восторге. Он уставился на глаз, не понимая, что делать дальше. А глаз, между тем, взял да и закрылся. Инспектор обернулся к медсестре и спросил: если глаз открыт, то пациент в сознании или необязательно? Но медсестра в это время опять вставляла челюсть старику, преодолевая при этом огромные сложности. Когда она наконец справилась со своей задачей, Флинт повторил вопрос.
— Трудно сказать, — ответила медсестра. — Бывает, и умирают с открытыми глазами. Потом, правда, такая голубоватая пленка появляется. Тогда сразу ясно — отошел.
— Какая прелесть, — только и сказал инспектор. Он повернулся к Уилту, но тот лежал с плотно сомкнутыми веками. При виде инспектора Уилт так напугался, что позабыл и о невыносимой головной боли, и о прочих ужасных ощущениях. Почему он здесь, пока не понятно — Уилт решительно не помнил, где был и что делал, — но что-то в этом смутно знакомом человеке с пристальным взглядом определенно вызывает тревогу. Так и не узнав Флинта, Уилт снова отключился. Инспектор послал за сержантом Йэтсом.
— Я поеду к себе, поем-посплю, — сказал инспектор. — А ты, как только он придет в себя, сразу дай мне знать. И учти: дубина Ходж не должен пронюхать, где Уилт. Ни в коем случае. Иначе наш недотепа очухается не успеет, как его посадят за торговлю наркотиками.
Флинт прошел по бесконечным коридорам и уехал домой.
Глава 24
По другую сторону Атлантики Ева с дочками сидели в аэропорту и ждали своего рейса. Он откладывался — сначала из-за сообщения о заложенной бомбе, потом, после тщательной проверки, из-за технических неполадок. Ева больше не дергалась и не злилась, ни на тетю Джоан, ни на девочек, а лишь безумно радовалась, что возвращается домой к своему Генри — хотя по-прежнему не понимала, где он и что с ним. Четверняшки играли, спорили, ссорились. Ева ругала себя за то, что приняла приглашение и поехала в Уилму. Но теперь, когда они все равно едут домой, она, в каком-то смысле, даже рада, что ее затея с завещанием потерпела сокрушительное фиаско. С воспитательной точки зрения в перспективе получения огромного наследства нет ничего хорошего.
Из окна кабинета, выходящего на пропускной пункт, работники агентства по борьбе с наркотиками внимательно следили за Евой и детьми и решали, как поступить.
— Если задержать их сейчас, мы ничего не узнаем. Если, конечно, вообще есть, что узнавать. По-моему, Паловски прав: эта миссис Уилт только прикрытие. В Лондоне ребята за ней присмотрят. А здесь она нам ни к чему.
То, чем в данный момент занималась Рут Ротткомб, грозило обернуться большими неприятностями — по крайней мере, для Уилта. После утомительной поездки в Ипфорд Рут долго спала и проснулась от телефонного звонка: суперинтендант остонского полицейского участка хотел подъехать задать пару вопросов. Рут вдруг сообразила, что забыла выкинуть вещи Уилта — они так и валяются на заднем сиденье! Если полиция их обнаружит… Не додумав, она бросилась в гараж, схватила вещи, отнесла на чердак и заперла в сундуке. Потом вернулась в гараж, переставила машину на то место, где лежал Уилт, и закрыла в салоне Уилфреда и Чилли. Они отобьют у полиции охоту тут шарить. Отчего-то Рут была уверена, что одним визитом сыщики не ограничатся. А чем меньше поводов для расспросов, тем лучше.
Она зря беспокоилась. Полиция, побывав в загородном клубе, проверила алиби Боба и выяснила, что тот приехал как минимум за час до пожара. Никаких устройств замедленного действия на пепелище обнаружено не было, следовательно, ни миссис Ротткомб, ни скотина Бэттлби организовать поджог не могли. К счастью, чертову педофилу так и так светили целых две статьи, причем по каждой полагался очень и очень большой срок, а уж о своем положении в обществе мерзкая свинья может просто-напросто забыть. Словом, поджогом суперинтендант интересовался не слишком сильно, а в отношении Руты-Шпицрутен, с каким бы презрением он к ней ни относился, следовало соблюдать осторожность. Как-никак, жена влиятельного человека, члена парламента. Ну как тот поставит в Палате вопрос о жестокости полиции и недопустимости определенных методов расследования? Лучше быть с дамочкой повежливее — от греха подальше. Но в то же время, разговор о поджоге — хороший повод внимательней к ней присмотреться.