– К сожалению, все обстоит так, как я сказал, – вздохнул директор.
– Но деньги.
– Помечены, сэр. Помечены, а номера записаны. Ловушка сработала.
Уилт недоверчиво покачал головой. Он все еще отказывался верить.
– Что же вы намерены предпринять? Моя жена и дети, наверное, уже пришли. Если эта немка в доме… тогда там же и все остальные иностранцы…
– Скажите, сэр, а сколько там еще этих остальных… э… иностранцев?
– Не знаю, – ответил Уилт, – каждый день по-разному. Они там толпами ходят!
– А какой у вас обычно распорядок дня? – быстро спросил Мистерсон. – Вы всегда приходите домой обедать?
– Нет. Обычно обедаю в Гуманитехе. Но сейчас я на больничном и по идее должен прийти.
– Значит, жена удивится, если вас не будет?
– Сомневаюсь, – усмехнулся Уилт. Иногда я забегаю в пивную перехватить бутербродов.
– Но вы ведь предупреждаете ее по телефону?
– Не всегда.
– Я что хочу понять, сэр: поднимет ли ваша жена тревогу, если вы не придете, или лучше позвонить и предупредить ее?
– Ничего она не поднимет, – успокоил его Уилт. – Разве только узнает, что я подыскиваю другое место жительства для… Как там. на самом деле зовут эту чертову бабу?
– Гудрун Шауц. А сейчас, сэр, нам пришлют обед из столовой, и мы займемся соответствующими приготовлениями.
– Какими еще приготовлениями?
Но начальник уже вышел из комнаты, а его помощник в штатском был явно не расположен отвечать на вопросы. Присмотревшись, Уилт с ужасом заметил, что у того под мышкой справа слегка оттопыривается пиджак. Зажмурившись, Уилт чувствовал, что сходит с ума.
Дома на кухне Ева кормила девочек.
– Папу ждать не будем, – объявила она, – папа придет попозже.
– И волынку свою тоже принесет? – спросила Джозефина.
– Какую волынку, милая? У него нет никакой волынки.
– Как же нет, а на ноге? – уточнила Пенелопа.
– Да, но это не та волынка, на которой играют.
– А я однажды видела на параде, как дяди в платьицах играют на волынках, – похвасталась Эммелина.
– Это называется шотландская юбка, а не платьице.
– А я видела, как папа в домике в саду играл на своей волынке, – заявила Пенелопа, – и даже мамино платьице надел.
– Нет, Пенни, папа на ней не играл, – возразила Ева, удивляясь про себя, как же это Уилт ухитрился сыграть на катетере.
– Все равно от волынков такой ужасный звук, – настаивала Эммелина.
– Папа тоже сделал ужасный звук, когда ты прыгнула к нему на кровать…
– Да, милая, ему приснился страшный сон.
– Папе снилось, что он плывет по морю, а водичка теплая-теплая. Я сама слышала!
– Кошмар, – согласилась Ева. – А что вы делали сегодня в садике?
Однако отвлечь близняшек от увлекательной темы папиных злоключений не удалось.
– Мама Роджера сказала, что у папы, наверное, нелады с мочевым пузырем и ему приделали волынку, – сказала Пенелопа. – Мам, а что такое мочевой пузырь?
– Я знаю! – обрадовалась Эммелина. – Это такой поросячий животик, и из него потом добывают волынки! Мне Сэлли рассказывал…
– Наш папа не поросенок…
– Хватит, девочки! – решительно сказала Ева. – Папу больше обсуждать сегодня не будем! Кушайте тресковую икру.
– Не буду! Роджер говорит, что икра – это рыбкины детки, – заявила Пенелопа.
– Ничего подобного, у них нет деток! Рыбки просто мечут икру…
– А сосиска может метать икру?
– Конечно, нет, дорогая. Сосиски же не живые.
– А Роджер говорит, у его папы сосиска мечет. Вот поэтому его маме приходится даже…
– Мне совсем не интересно, что говорит Роджер.
На самом деле Еве страшно хотелось узнать подробности интимной жизни Ростонов. Тем не менее обмен знаниями надо было прекратить.
– И вообще такие вещи обсуждать нехорошо!
– Почему, мамочка?
– Потому что нехорошо, – сказала Ева, не в силах придумать сколько-нибудь убедительную причину. Она просто не знала, как поступить. С одной стороны, ее учили, что такие вещи обсуждать неприлично. С другой стороны, необходимо всемерно поощрять природное детское любопытство. В течение всего обеда Ева безуспешно пыталась утихомирить близняшек и думала: «Ну, где этот Генри? Он бы разок рявкнул на них, и конец всем этим разговорам». Однако наступило два часа, а Генри все не было.