– Дайте мне ваш адрес.
– Я больше не могу говорить, – сказала Ева и повесила трубку. Чуть поколебавшись, она схватила плющ и выбежала из комнаты.
– Говорю вам, не знаю я, где она, – сказал Уилт. – Наверное, вы могли бы найти ее в списке пропавших лиц. Из сферы реальности она переместилась в сферу абстракции.
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду? – спросил инспектор, протягивая руку за чашкой кофе. Было уже воскресенье, одиннадцать часов утра, но Флинт стоял на своем. Оставалось двадцать четыре часа, чтобы добиться правды.
– Я всегда предупреждал ее, что трансцедентальная медитация таит опасности, – сказал Уилт, пребывая в смутном состоянии между сном и бодрствованием. – Но она продолжала.
– Что продолжала?
– Трансцедентально медитировать. В позе лотос. Может, на этот раз она зашла слишком далеко. Возможно, произошла метаморфоза.
– Мета что? – подозрительно спросил инспектор.
– Превратилась каким-то чудесным способом во что-то другое.
– Уилт, ради всего святого, если ты опять про этот свиной паштет…
– Я имел в виду что-то духовное, прекрасное, инспектор.
– Сильно сомневаюсь.
– Да вы сами подумайте. Вот я сижу здесь с вами, в этой комнате, и все это проистекает от моих прогулок с собакой и мрачных мыслей об убийстве своей жены. В результате пустых мечтаний я приобрел репутацию убийцы, не совершив никакого убийства. Кто возьмется утверждать, что Ева, чьи мысли были однообразно прекрасны, не заработала равнозначно прекрасного вознаграждения? Как вы любите говорить, инспектор, что посеешь, то и пожнешь.
– Я уповаю на это, Уилт, – сказал инспектор.
– Да, но где же она? – спросил Уилт. – Объясните мне. Тут нужны не просто предположения, а…
– Мне тебе объяснить? – заорал инспектор, опрокинув чашку с кофе. – Это ты знаешь, в какую дыру ты ее засунул, в какой смеситель для цемента или инсинератор.
– Я говорил метафорически… то есть риторически, – сказал Уилт. – Пытался представить, во что бы превратилась Ева, если бы ее мысли, какие ни есть, стали реальностью. Я в душе мечтал стать безжалостным человеком действия, решительным, плюющим на мораль и угрызения совести, Гамлетом, превратившимся в Генриха Пятого, только без той патриотической страсти, которая заставляет предполагать, что он бы не одобрил Общий рынок, Цезарем…
С инспектора Флинта было довольно.
– Уилт, – прорычал он, – плевать я хотел на то, кем ты собирался стать. Мне нужно знать, что случилось с твоей женой.
– Я как раз собирался об этом сказать, – заметил Уилт. – Сначала надо разобраться, что я за человек.
– Я знаю, что ты за человек, Уилт. Проклятый болтун, жонглирующий словами, шибанутый убийца логики, лингвистический Гудини[18], энциклопедия никому не нужных сведений… – На этом метафоры у инспектора Флинта кончились.
– Блестяще, инспектор, просто блестяще. Сам бы лучше не сказал. Убийца логики, увы, не своей жены. Разумно рассуждая, Ева, несмотря на ее прекрасные мысли и медитацию, на самом деле так же мало изменилась, как и я. Потустороннее ее избегает. Нирвана ускользает у нее из рук. Красота и правда ей не даются. Она носится за чистотой с мухобойкой в руке и посыпает антисептиком унитазы самого ада…
– Ты говоришь об этом антисептике, наверное, уже в десятый раз, – сказал инспектор, внезапно обеспокоенный новым ужасным подозрением. – Ты не…
Уилт отрицательно покачал головой.
– Вы опять за свое. Совсем как бедная Ева. Буквальный ум, который стремится поймать мимолетное и ухватить фантазию за несуществующее горло. Вот вам Ева. Ей никогда не танцевать в «Лебедином озере». Ни один режиссер не разрешит ей залить сцену водой и водрузить там двуспальную кровать. А Ева будет стоять на своем.
Инспектор встал.
– Так мы ничего не добьемся.
– Абсолютно точно, – согласился Уилт, – совершенно ничего. Мы все такие, какие мы есть, и, что бы мы ни делали, нам этого не изменить. Форма, в которой отливались наши характеры, остается целехонькой. Назовите это наследственностью, назовите это случайностью…
– Назовите это кучей дерьма, – закончил инспектор и вышел из комнаты.
В коридоре он встретил сержанта Ятца.
– Был телефонный звонок от женщины, которая выдает себя за миссис Уилт, – сообщил сержант.
– Откуда?
– Она не говорит, где она, – ответил Ятц. – Говорит, не знает… и что она голая…
– Господи, опять одна из этих чертовых психопаток, – сказал инспектор. – Что ты у меня зря время отнимаешь? Как будто у нас без того мало хлопот.