– Давайте.
Марк внимательно слушал, пока Адамберг неторопливо читал о неминуемом бедствии, готовом обрушиться на город в лице молодого Эйсалена.
– Что скажете? – закончив чтение, осведомился Адамберг, словно заглядывая в словарь. Ему казалось невозможным, чтобы запас знаний Вандузлера не помог ему разгадать эту тайну.
– Марсель, – уверенно заявил Марк. – Чумы надо ждать в Марселе.
Адамберг ожидал услышать что-то о сеятеле, потому что послание звучало по-новому, но ему и в голову не приходило, что история выйдет за пределы Парижа.
– Вы уверены, Вандузлер?
– Совершенно уверен. Речь идет о прибытии корабля «Святой Антоний» 25 мая 1720 года к причалам замка Иф. Он плавал к берегам Сирии и Кипра и вез на борту зараженный шелк. У экипажа уже проявились признаки болезни. Недостающие в тексте имена врачей – отец и сын Пейсонели, которые забили тревогу. Это очень известный текст, и эпидемия тоже. Болезнь тогда опустошила город наполовину.
– А вам известно, где жил этот Эйсален, которого пришли осмотреть врачи?
– На площади Линча, сейчас это площадь Ленча, за северной пристанью старого порта. Основной очаг эпидемии находился на улице Эскаль, но этой улицы уже не существует.
– Ошибки быть не может?
– Нет. Это Марсель. Могу прислать копию оригинального текста, если вам необходимо подтверждение моих слов.
– Не стоит, Вандузлер. Благодарю вас.
Адамберг в смятении покинул свой кабинет и пошел к Данглару, который вместе с остальными тридцатью сотрудниками пытался справиться со шквалом телефонных звонков и оценить размах всколыхнувшегося людского суеверия. В зале пахло пивом, но еще больше потом.
– В городе скоро раскупят всю краску, – сказал Данглар, кладя трубку и записывая цифру.
На лбу у него выступил пот, он поднял глаза на Адамберга.
– Марсель, – объявил Адамберг, кладя перед ним текст письма. – Сеятель отправился в путешествие. Нам тоже пора, Данглар.
– Бог мой, – воскликнул Данглар, пробегая текст глазами. – Прибытие «Святого Антония»!
– Вам знакома эта история?
– Теперь, когда вы сказали, я вспомнил. Но сам я бы вряд ли догадался.
– Этот случай известен лучше других?
– Конечно! Это последняя эпидемия во Франции, но она была самой свирепой.
– Нет, не последняя, – возразил Адамберг, протягивая ему статью о «болезни № 9». – Прочтите это, и вы поймете, что к вечеру не останется ни одного парижанина, который бы верил полиции.
Данглар прочел и покачал головой.
– Это катастрофа, – сказал он.
– Умоляю, не произносите больше это слово, Данглар. Соедините меня с коллегами из Марселя, район Старый порт.
– Старый порт… Старый порт… это Масена, – проговорил Данглар, который знал фамилии окружных и старших комиссаров всей страны, а также главные города всех округов. – Он знает свое дело и совсем не похож на предшественника, тот был просто зверь. Кончилось тем, что его понизили в чине за рукоприкладство, издевался над арабами. На его место назначили Масена, он приличный человек.
– Тем лучше, – ответил Адамберг, – потому что нам предстоит действовать заодно.
В пять минут седьмого Адамберг стоял на площади Эдгар-Кине в ожидании вечерних новостей чтеца, но ничего нового не услышал. С тех пор как сеятелю пришлось посылать письма по почте, «странные» послания стали появляться реже. Адамберг знал это, он пришел понаблюдать за лицами слушателей. Толпа теперь была гораздо плотнее, и многие вытягивали шею, чтобы разглядеть этого «глашатая», возвестившего появление чумы. Двое полицейских, постоянно дежурившие на площади, получили приказ охранять Ле Герна в случае, если во время чтения возникнут беспорядки.
Адамберг стоял под деревом недалеко от эстрады, слушая пояснения Декамбре. Тот уже составил список из сорока человек, которых разделил на три колонки – завсегдатаи, частые и случайные слушатели, с краткими приметами, к тому прилагающимися, как выражался Ле Герн. Красной чертой он подчеркнул тех, кто слушал «Страничку французской истории» и заключал пари о судьбе пострадавших от кораблекрушения у берегов Финистера, синей – тех, кто спешил на работу и уходил сразу после чтения, желтой – зевак, которые оставались на площади посудачить или отправлялись в «Викинг», фиолетовой – завсегдатаев, не пропускавших ни одного выпуска. Все аккуратно и ясно. Держа в руке листок, Декамбре незаметно указывал комиссару на людей из списка.
– «Кармелла», трехмачтовое австрийское судно водоизмещением 405 тонн, груженное балластом, вышло из Бордо в Кардифф и затонуло у берегов Гак-ар-Вилер. Четырнадцать членов экипажа спасены, – закончил Жосс, спрыгивая с эстрады.
– Скорее смотрите, – сказал Декамбре. – Те, у кого вид недоуменный, кто хмурит брови, ничего не понимая, – это новенькие.
– Синие, значит, – кивнул Адамберг.
– Точно. А те, кто обсуждает, качает головой, жестикулирует, – это бывалые.
Декамбре отправился помогать Лизбете чистить стручковую фасоль, несколько ящиков которой купил по дешевке, а комиссар зашел в «Викинг», протиснулся под нос драккара и уселся за столик, который уже считал своим. Заключившие пари об исходе кораблекрушения шумно толпились в баре, выигранные деньги переходили из рук в руки. Все ставки были записаны Бертеном, чтобы не было жульничества. Памятуя о божественных предках хозяина заведения, люди считали его человеком надежным и неподкупным.
Адамберг заказал кофе и загляделся на профиль Мари-Бель, она сидела за соседним столиком и очень старательно писала письмо. Это была нежная и хрупкая девушка, и ее можно было бы назвать восхитительной, будь ее губы очерчены более четко. Как и у брата, у нее были густые, вьющиеся, спадающие на плечи волосы, только в отличие от волос Дамаса они были чистые и светлые. Улыбнувшись комиссару, она вновь принялась за свое занятие. Сидевшая рядом молодая женщина по имени Ева пыталась ей помогать. Она казалась менее хорошенькой, видимо, оттого, что ей не хватало живости, у нее было гладкое серьезное лицо и синеватые круги под глазами. Именно такой Адамберг представлял себе какую-нибудь героиню девятнадцатого века, запертую в провинциальной глуши, в доме, обшитом деревянными панелями.
– Так хорошо? Думаешь, он поймет? – спрашивала Мари-Бель.
– Сойдет, – отвечала Ева, – только коротковато.
– Может, про погоду написать?
– Можно.
Мари– Бель снова склонилась над бумагой, крепко сжимая ручку.
– В слове «простудился» пишется «о», а не «а», – поправила Ева.
– Ты точно знаешь?
– Мне так кажется. Дай попробую.
Нахмурясь, Ева несколько раз написала слово на бумажке, не зная, что выбрать.
– Теперь уж и не знаю, совсем запуталась.
Мари– Бель повернулась к Адамбергу.
– Комиссар, – застенчиво спросила она, – в слове «простудился» – «о» или «а»?
Адамберга впервые просили помочь с орфографией, и он совершенно не знал, что ответить.
– В предложении «Но Дамас не простудился»? – уточнила Мари-Бель.
Адамберг пояснил, что с орфографией он не в ладах, и, похоже, Мари-Бель это огорчило.
– Но ведь вы полицейский, – недоумевала она.
– И тем не менее, Мари-Бель.
– Я пойду, – сказала Ева, тронув Мари-Бель за руку. – Обещала Дамасу помочь посчитать выручку.
– Спасибо, – ответила Мари-Бель, – ты так добра, что согласилась меня заменить, а то я с этим письмом еще долго провожусь.
– Не за что, – сказала Ева, – для меня это развлечение.
Она бесшумно поднялась и вышла, а Мари-Бель снова повернулась к Адамбергу:
– Комиссар, я должна написать ему об этой… об этом… бедствии? Или об этом лучше молчать?
Адамберг медленно покачал головой:
– Никакого бедствия нет.
– А как же четверки? А черные тела?
Адамберг снова покачал головой:
– Есть убийца, Мари-Бель, этого уже более чем достаточно. Но никакой чумы нет и в помине.