«Голуби — очи твои из-под фаты твоей! Волосы твои как стадо коз, что сбегает с гор Гилъада. Зубы твои, как стадо стриженых овец, что вышли из купальни; все они без порока и бесплодной среди них нет. Шея твоя подобна башне Давидовой, которой любуются».
Воистину, царь Соломон воспел в Шир аШирим** красу Розы Шнеерсон. Только Роза была постарше Суламифи. Это нравилось Эрвину еще больше. Возраст чуть за тридцать. Когда жизнь уже слегка остудила голову, но человек еще полон сил, задора и готов к переменам. Одна проблема — подкатывать «сыну лейтенанта Шмидта» с военной пенсией к успешной бизнесвумен не камуфло. Точка. Остается дрочить на дивный образ, словно спермотоксикозная школота. Несмотря на очевидные знаки внимания со стороны топ-леди всего Елды-Марлийска.
Первый раз они столкнулись в «Шпассброт», где Эрвин осваивал тонкости хлебо-пряничного бизнеса и куда Мадам (еще одно прозвище от Леви Аккермана) самолично прикатила на «кадиллак-эскалейд» забрать торт «Шварцвальд», изготовленный по классическому рецепту, а не как-нибудь. Стук кабблов и бронебойный аромат духов разогнали дремоту буднего дня. Завидев сочные губы да черные очи, Эрвин замер. И… чихнул. Все же цветок пах чересчур термоядерно. Удивила реакция. Тряхнув черными кудрями, Роза заливисто расхохоталась:
— Rosa Avara тяжеловата и для моего носа. На перфомансе мели пургу про «пьяный от солнечного света аромат, приобретший бальзамические и ванильные оттенки». По-моему, зря-таки этот аромат не закусывал — он явно страдает похмельем. Зато не соврали про центр внимания — все вокруг таращатся, чихают и шарахаются в разные стороны. Наверное, не могут перенести собственный восторг. Ой-вей… Заказ готов? — Кокетливая улыбка приоткрыла жемчужно-белые зубы.
Он вышел из-за прилавка, вручил ей перевязанную вишневой лентой коробку. И неожиданно застыл, словно на плацу во время праздничного визита генерал-полковника Северо-Западного округа. Роза дохнула дурманом, кружащим голову и яйца. Одарив белозубым блеском вкупе с завораживающим вырезом блузки, растворилась в летней жаре. Он же остался с разросшейся проблемой в штанах.
Память Эрвина Шмидта затронула мысли, чувства и чакру муладхара. Он ощутил определенную активность в этой области, стоило подумать о «двух газелях, пасущихся среди лилий». Проще говоря — о бюсте четвертого размера. Память будто вкрадчиво намекала: «Забудь титанов и вечную войну. Привыкай здесь жить». Подняв со смятой простыни смартфон, взглянул на часы. Минут через пятнадцать должна прийти мама.
Мать. В этом мире она двенадцать лет преподавала русский язык и литературу, пока не решилась уйти в бизнес. Постаревшая, но энергичная, со смешинкой в ясной голубизне глаз. Странно видеть ее в белоснежной блузке навыпуск и темно-синих джинсах, а не в блекло-коричневом платье и пожелтевшем от частых стирок переднике. Грубый фартук и заношенное платье остались в мире титанов вместе с золотистым пучком, заколотым деревянными шпильками. Здесь у матери седой «армейский» ежик. Здесь она уже прожила на двадцать восемь лет дольше и давным-давно перестала красить волосы. А за пекарней сейчас присматривает отец. Тяжелая деревянная палка сердито стучит по кафелю в такт широким шагам. Шмидт-старший так и не оправился до конца от осколочного ранения. Но бодро покрикивает на суетящихся у печей и планетарных миксеров кондитеров-татар.
Он опустил веки: «Что же делать?»
— Как себя чувствуешь? — В голосе матери дрожало старательно сдерживаемое волнение. — Я еще не говорила с Григорьичем… Обход уже был?
Пальцы с коротко стриженными ногтями ловко распаковывали на тумбочке картонные коробочки со штруделем, венскими булочками, пряниками и прочим ассортиментом пекарни. Первый пакет аккуратно сложен и запихан в сумку-корзину. Из второго нарисовались бутылка домашнего яблочного сока и контейнер, аппетитно пахнущий рулькой, тушеной в пиве с тмином.
— Третий занесу сестрам. — Поставив самый объемистый мешок на подоконник, она пододвинула стул к кровати, уселась и нырнула в черные недра корзины. — Как я могла забыть! Вот тебе чистые трусы. — На больничный свет появился сверток, обернутый бумагой с пряничными домиками и лого пекарни. — И тут у меня где-то джинсы с футболкой. Куда я их засунула?.. А, точно. — Снова метнулась к окну, вытащила из мешка со мздой другой сверток, побольше и украшенный вишневым бантиком. — Кстати, за пивоварню и ресторан не беспокойся — мы с отцом справимся. Он с утра устроил персоналу полный ахтунг. Ну ты же его знаешь. А, черт! Совсем склероз замучил. Розочка скинула мне ролик. Его уже завтра начнут крутить на «Батыр-Кнехт», в «Фермер Андеграунд» и еще в какой-то там телеге. Сам посмотри, какая она молодчинка!
Мать. Живая-здоровая, даже веселая! Эрвин понимал и… не понимал. Извилины в голове перепутались, связанные мысли сказали «ауфедерзейн», боль в затылке и шум в ушах настойчиво предупреждали о скачке давления. Зажмурив глаза, потер виски. Вроде, отпустило.
— Конечно же, я посмотрю, — забирая смартфон из морщинистой жесткой руки.
Видео висело во весь экран и ожидало, когда ткнут стрелочку. Подавив тяжкий вздох, Эрвин Шмидт запустил ролик. Под космический нью-эйдж ветер гнал осеннюю листву по тротуару перед знакомым зданием полицейского управления на Сволочаевской слободе. Само управление — в реале выкрашенное помойно-желтым — представало в благородно-серых тонах. Сталинский ампир явно прогнали через какую-то хитрую программулину, и теперь обычная улица Елды-Марлийска смахивала на Аркхем из старенькой игрушки про Бэтмена. Заглушив на секунду обволакивающие цифровые вибрации эмбиента, входная дверь распахнулась с трагичным скрипом. Из двери вышел… Миха Захарченко? Какие блага посулила ему Роза, чтобы старший лейтенант юстиции согласился сняться в чертовой рекламе ресторана? Или это — «приятный сюрприз»? Боевой Белорус (еще одно прозвище от Аккермана) обычно отличался здоровым цветом лица: летом — загорелым до черноты, зимой — красным от водки. Но сейчас он был аристократически бледен, бородка подстрижена и, похоже, залачена. Или у Мадам для этого тоже завалялась прога? Миха томно посмотрел на собственные ботинки, но тут за кадром прозвучал вкрадчивый голос самого Эрвина: «Ты устал?». Затемнение. В следующем эпизоде нарисовался салон «Имя Розы». Моросящий дождь и опять пятьдесят оттенков серого, только на сей раз из стеклянных дверей вышла та, которая в мире титанов звалась королевой Хисторией, а здесь — парикмахершей Кристиной. Слева подозрительно закололо. Голова опять загудела. Так и в инсульт навернуться недолго! Нэжная дева раскрыла над головой уныло-сизый зонтик. Вкрадчивый Эрвин спросил с поливающих дождем небес: «Ты устала?» Затемнение снизошло спасением. Надо сделать перерыв. Подрагивающий палец ткнул паузу. Месяцев пять назад знойная красавица засношала его до полусмерти, заставляя повторять дурацкую фразу с различными интонациями. Они просидели в крошечном офисе пекарни часа три — отказать бюсту четвертого размера железный капитан Росгвардии не смог. И вот результат. Понятно, что дальше. Он снова запустил ролик. Мамаша Кирштейн с Арбузной пристани сажала приувядшее нечто в раскопанную грядку на фоне собственной дачи. Щитовой домик, выкрашенный веселенькой васильковой краской, сейчас тоже посерел и напоминал декорацию артхаусного фильма «Маяк» с Уиллемом Дефо. Слева папаша Кирштейн подкатил тачку, заполненную до краев удобрениями (на всех садовых инструментах красовалась надпись «ФермерАндеграунд»), и остановился рядом с сидящей на коленях женой. «Вы устали?» — донеслось из загробного царства. А дальше вспыхнул свет, замелькали кружки, наполненные янтарно-желтым пивом. Белоснежная пена выплескивалась через край. Фоном поскакали бодрые тирольские напевы. И голос самой Мадам жизнерадостно выдал: «Отдохни и выпей! Ресторан и пивоварня «Нахтигаль» — отдушина для тела и души!». Пытка закончилась. Ролик пойдет во все мыслимые эфиры и зефиры. Сопротивление бесполезно. Похоже, тринадцатый командор здесь не только не командует Разведкорпусом, но и не хозяин собственной жизни, трусов и пивнушки. По довольному лицу матери сразу ясно — они с «Розочкой» уже все решили. В ушах снова загудело, заломило затылок.