— Ты прилетел раньше.
Тихий смех в лунном сумраке пробуждает активность не в том месте. Или наоборот — в том, самом правильном, месте. Зависит от угла зрения. Но сначала нужно вручить подарок. Контейнер поставлен на круглый столик у входа. Мозаичная столешница подсвечена снизу, и по титановым бокам взмывают блики. Желтые, пурпурные, бледно-голубые. Пальцы едва попадают в цифры на сенсорной панели, и таки удается набрать код. В левом отделении — плоская коробочка, обтянутая черной кожей. Открыть. Стоящий рядом торшер освещает игру холодной зелени камня, перевитого лентой желтого золота, и благородно-матовые звенья цепочки «бисмарк», припаянной лазером с обеих сторон гнездовой закрепки. Если правильно рассчитал, изумруд ляжет на три дюйма ниже ключиц.
— Лови сюрприз, моя прекрасная леди.
Рука взлетает вверх, ловко хватает изумрудную палку.
— Ух ты! — Мальчишка освещает улыбкой сумрак спальни и душу Леви. Уже в который раз. — Он великолепен. — Заведя руки за шею, застегивает цепочку. — Но твои поцелуи мне нравятся больше. Иди сюда.
Усталость от перелета осыпается шелухой к ногам вместе с душным пиджаком от Армани, галстуком от Карло Висконти и рубашкой от какого-то там наверняка крутого хрена. Деловым гардеробом занимается Магнолия. Самому срать на понтовый шмот с ближайшего кипариса. Видимо, зря — узкие брюки уже давят, а пальцы не слушаются. Тени стыдливо разбегаются по углам, но не потому, что по обе стороны кровати деликатно-палевыми пятнами светят торшеры. Потому что Эрен улыбается еще шире. И протягивает навстречу руку. Цепочка обнимает шею и теряется в распущенных каштановых прядях. Оплетенный золотом изумруд играет зеленым под тонкими ключицами. Но Его глаза ярче древнего камня. И жарче извержения колумбийского вулкана Невадо дель Уила в две тысячи восьмом.
Время и пространство изливаются в стиле соул, когда Леви переплетает пальцы, впиваясь ногтями в тыльную сторону Его кисти. Полуприкрытые глаза манят блеском сквозь смоль ресниц. Полуоткрытые губы ждут поцелуя. Первого после двух недель разлуки. И получают. Язык буквально ныряет в зовущую влажность родного рта.
— Скучал по тебе, зараза малолетняя, — выдыхает, стараясь не прервать долгожданное соприкосновение. Получается хреново, и «зараза» заливисто смеется, обжигая дыханием лицо.
— Я тоже, — шепотом щекоча ухо.
Время и пространство проваливаются в синкопированный Hot Jazz с четырехударным пульсом и головокружительной импровизацией. А Леви понимает, что пора уже симпровизировать что-нибудь с застрявшей пряжкой ремня. Иначе пафосные узкие штаны лопнут.
— Черт… помоги?
Эрен справляется с проблемой в секунду. Короткий щелчок, вжикание «змейки». И вот уже кончики пальцев дразняще поглаживают стоящий колом елдак сквозь тонкую ткань брифов. Леви не отстает. Лезет рукой под легкое белое одеяло в нужном направлении, задевает подрагивающее бедро, натыкается на жесткие стриженые волосы в паху. На «заразе» нет трусов! Черт, мальчишка знал? Догадался? Или просто надеялся? Медленно, впитывая шелковистое тепло, провести ниже… Кожа мягкая, вены еще не набухли, но член уже подергивается на ладони от толчков приливающей крови, тяжелеет. Ну «зараза» прям напрашивается!
Время и пространство замирают, а затем рассыпаются филигранным клавишным соло, поддерживаемым упругими гитарными рифами. А Леви царапает пересохшими губами розовую кожицу головки и чувствует, как резкий выдох ерошит волосы на макушке. Его зеленоглазая погибель, его гремучая неизбежность валится навзничь, разбрасывая в стороны оленьи ноги. Одеяло соскальзывает куда-то к чертовой матери. Доступ открыт. И можно насадиться ртом, ощупывая языком набухшие вены. Затем, втянув щеки, сосать, подстраиваясь под синкопы ударных. И с удовольствием услышать разобиженное «бля-а-а», когда с чавкающим звуком Леви выпускает член из глотки. И тут же принимается собирать языком дрожь с внутренней стороны левого бедра, пока пальцы мнут, перекатывают яйца. Слегка отросшие волоски встают дыбом от нехитрой ласки. А Леви до коматоза надоело елозить собственным пахом по скомканной простыне.
— Технический перерыв на операцию по снятию труселей, моя прекрасная леди, — собственный голос звучит глухо и непривычно смущенно. Дерьмо!..
Последняя деталь всратого гардероба отправляется в полет прямиком на Альфу Центавра. Эрен медленно приподнимается, опираясь на локти. Тени опущенных ресниц трепещут на острых скулах. С поблескивающей вишневым нижней губы тянется к подбородку хрустальная струйка слюны. Завораживает. Изумруд скользит по вспотевшей коже в такт загнанному дыханию. Член клонится набок под собственной тяжестью. Хочется запечатлеть это роскошный вид на подкорке, выжечь на ребрах слева — пусть каждый удар сердца напоминает о ночи на вилле Норена, когда Леви, ныряя в зеленые бездны, хрипло выдавливает три слова:
— Выходи за меня.
— Пошел ты!
Но глаза темнеют, и в уголках подозрительно поблескивает. Не дав очухаться, переварить, спросить, разобраться, Эрен впивается в губы голодным поцелуем и обхватывает кулаком замученный ожиданием стояк прихуевшего женишка. Леви отвечает тем же. Вверх-вниз, вверх-вниз. Головка настырно тычется в ладонь. Круглая, горячая, скользкая от естественной смазки. Они дрочат друг другу, не разрывая поцелуя. Пальцы сжимают, тянут. Языки сталкиваются, влажно трутся друг о друга. У чертова мальчишки обжигающее дыхание с привкусом лайма, корицы и мятной зубной пасты. Слюна хлюпает, стекает по подбородкам. Мокро, жарко, прекрасно настолько, что хочется запомнить каждой клеточкой, каждым атомом. Сохранить на скрижалях вечности, мать твою. Леви отлипает от распухшего рта — полюбоваться зацелованной сочностью в золотистом свете торшера. И поочередно прикасается губами к полуприкрытым векам. Припадает, словно к долбаной святыне, ощущая колкий трепет ресниц. А потом скользит кончиком языка по скуле, слизывая соленые капли пота. Добирается до шеи, до того самого места под челюстью, и впитывает частое биение пульса, легонько прихватывая зубами кожу. Эрен резко выдыхает, чуть сильнее сжимает елдак, подушечка пальца тревожит и без того чувствительную дырочку уретры. В глотке сипло булькают рвущиеся наружу стоны. И вот уже знакомо-сладостно покалывает поясницу…
— Только нахуй оркестр и белые орхидеи. — Легкий смешок успокаивает искусанные губы, пока кулак надрачивает, доводя до разжижения мозга.
Время и пространство сворачиваются в тугую спираль чистого кайфа под рев «Блэк Саббат», когда Леви выдергивает из шестого мира и швыряет обратно в слепящий синим неон…
***
«Блять. Кончить тебе там фонтаном, мужик», — пожелал он самому себе.
Во вращающемся синем мареве замерцал круглый вход, похожий на хоббичью нору. Но вместо деревянной двери — серебристая паутина. Что-то подсказывало — хлипкую на вид преграду не взорвать и десятком водородных бомб. Седьмой мир? Завеса колыхнулась, расступилась, пропуская светящийся кислотно-голубым шар. Шар завис напротив.
— Спрашивай, — голос пах лиловым, а на вкус напоминал хрусткое миндальное печенье.
— Ты кто?
— Иегова, Будда, Великая Матерь, Прародительница Имир, Исида, Осирис, Один, Творец всего, Начало и конец расширяющейся вселенной… У меня много имен. И ни одно из них не может отразить сущее мое, ибо безлик и убог язык человеков, слаб и недалек ум, тщетны и порочны разумения… реки, як можется.
— Великий Дух Создателя? Ну тот, о котором шизик в бложике писал? — После того, как жестко не дали кончить, Леви было поебать на всякие астральные сущности.