— Не шизиком его нареку, а пророцем, истину глаголящем втуне слепцам, кои вежды отверзть не в силах, во тьме погребенным разумением лукавым.**
— Совсем ты его не бережешь — позволил в психушку упрятать.
— Пророк можливо еси не преречется страдать во имя истинное, человече неразумный! **
— Ладно, хрен с вам обоими. Я могу спросить? Только отвечай не так кучеряво, а то человече нихуя не догоняет.
— А зачем, думаешь, решил… решила… решило, — с гендерной самоидентификацией у Духа было явно хреново, — в общем, какого я тут с тобой затусил? — Астральная сущность окончательно подстроилась под собеседника.
— Почему мы? Почему перенес именно в четвертый мир, а не в шестой, где рай цветет по всей географии? И еще, что с нами стало в мире титанов?
— Не суетись под клиентом. — Шар недовольно вспыхнул, выбросив пахнущие кайенским перцем протуберанцы. — Базарю в натуре, как правильному кенту. Такая маза, что вы все в шоколаде.***
— А если правду?
— Ну если без лажи — базара нет. Тогда сам прикинь, что случилось бы, если ты, Эрен, Ханджи кантовались в мире титанов, смердяк пухрявый.***
Он увидел себя с высоты птичьего полета. Разбитая дорога. Ветер вяло шевелил густую траву по обочинам. По укатанной земле скрипела деревянная телега, влекомая понурой лошадью. Леви Аккерман в потрепанной форме Разведкорпуса склонился над тем, что когда-то было Звероподобным. Сейчас это беспомощное тело, насаженное на громовое копье. Из поверженного монстра по капле утекала жизнь. Кровь просачивалась сквозь щели в досках, смешивалась с пылью, и за телегой тянулся след бесформенных ржавых пятен. Что же дальше, вашу мать?..
Громовое копье взорвалось, превратив мир в сгусток огня и боли. Пламя взметнулось, сжигая подернутые облаками небеса. А потом все заволокло дымом…
— Ой, ты чего, жив?
— Наш враг номер один весь в крови и подыхает!
— Пристрели его!
Незнакомые злые голоса. И только один женский, первый услышанный, принадлежал Очкастой. А остальные? Кому там приспичило, чтобы капитан Разведкорпуса сдох? Ветер решил немного потрудиться и разогнал дым. Доски, догорающие в траве. Развороченный труп лошади. Обгорелые ошметки бурой шкуры свисали поверх беловатых обломков костей. Ливер вывалился на дорогу, и неглубокие рытвины уже заполнила темная кровь. Странно, но морда осталась невредима. И черный глаз мертво смотрел прямо на Леви… Фигуры в плащах со знакомыми до скрежета сердца скрещенными крыльями бестолково заметались по обочине. Он разглядел себя и опустившуюся рядом на колени Ханджи. Нефигово, блять, потрепало. Рожа в кровище, из щеки торчат щепки; что с рукой не разобрать, а глазу, по ходу, пизда.
— С этим титаном что-то не так!
Пар, исходящий от останков Звероподобного, накрыл поляну. Словно грозовая туча, покинув небеса, осела на землю свинцовым брюхом. Из темных недр выполз Зик Йегер. Целый и невредимый. Молочно-белая кожа. Светлые волосы. Борода. Эдакий голенький пупсик — только что с конвейера! Во, падла. И громовым копьем не угандошило!
Ханджи. Да, полудохлую тушку капитана Аккермана подхватила именно она. И сиганула в бурлящую реку.
— Тагдеуш магео, идрестир? — Похоже, сбились языковые настройки. — Нравится? Подожди, дальше пойдет еще, — закончил Дух.
Леви завис над незнакомым портом. Прямо под ним — пирсы и причалы, облицованные серо-крапчатым гранитом. Люди бежали к кораблям словно муравьи, чей уютный домик разорил лютый медведь-шатун. Сами корабли напоминали броненосцы Первой мировой. За пределами стен есть цивилизация? Хераси. А впереди распростерся безграничный океан. Тихо. Безветренно. Темная синева лениво колыхалась, сливаясь у горизонта с безбрежной голубизной неба. Солнце умиротворенно нежило лучами волны. Блики вспыхивали неоновым огнем, плавно соскальзывая в глубину. Чего же боятся жители города? Почему суетятся, толкаются, что-то кричат друг другу? Горизонт потемнел. Серая линия разорвала хрупкое единение стихий. Тревога взрезала грудину раскаленным лезвием. Что происходит?! Вздрогнул, застонал океан. Линия превратилась в стену. Стена разделилась на силуэты. Силуэты оформились в гигантские фигуры, шагающие по дну. А над ними, закрывая поблекшее солнце, парил скелет. Череда белых позвонков изгибалась дугой, царапая ребрами беззащитные облака. Голова чудовища сохраняла сходство с тем, кто когда-то был Эреном Йегером. Кожа туго обтягивала скулы, и казалось, вот-вот лопнет. Белые зубы сжаты в угрожающий оскал. Острые уши едва прикрыты отросшими черными прядями. Глаза… Бездны, заполненные до краев зеленым огнем, готовым сжечь мироздание своей запредельной яростью.
— Я свободен. И вы все тоже, — инфернальный голос заполнил пространство, стирая крики людей, стоны волн, отчаянные гудки пароходов, тщетно взывающие о помощи.
— Он решил разорвать замкнутый круг мести и ненависти, похоронив цивилизацию. Да, он получил силу Прародителя и не только. — Шар заколыхался, испуская флюиды досады и недоумения. — Эрен должен был стать героем-спасителем…
— А потом что-то пошло не так? — И Леви перемахнул точку невозврата. Да какая, в жопу, разница! Он увидел грядущую гибель миллионов людей. Хватило с горкой. — Накосячил ты, Творец всего!
— А чего сразу я-то виновато? У вас свобода воли. Вы можете выбирать. Я только иногда подталкиваю…
— Ну дотолкался до апокалипсиса, молодец. Возьми с полки пирожок.
— Ой-ой-ой, сам со Смитом напортачил. Надо было ему сыворотку отдать, а не задохлику Арлерту. Но нет, у нас же любовь-морковь, глаза красивые, сопли розовые. Эрен же просит-плачет. Тоже мне, суровый выходец из Подземного города. — Шар закрутился вокруг собственной оси, чихнул сгустком плазмы и преобразовался в ежика. Рассерженного такого ежика космических масштабов.
— Бля, ну ты даешь!
— Да, я ежиков люблю. Они это… как там у вас говорится — няшные. Вот. — Дух фыркнул перечным протуберанцем.
— Ой-вей. Скажи все-таки — почему именно в четвертый мир?
— На этот вопрос ответит Ханджи. Кстати, она погибла в том вероятном будущем… Понимаешь, — вселенский ежик повел носом, — частицы ваших сущностей, что пребывали в мире титанов, не заслужили смерти. Я перенес их в четвертый мир… и да, на четыре года вперед! В то время, когда у тебя с Эреном сложилось. Иначе было нельзя. Сам-то представляешь — прокурор-педофил следит за малолеткой у школки?
— Угу, все ради нашего блага. План сделать Йегера мессией пошел по пизде, ты быстренько смел с доски ключевые фигуры…
— Флок с Гувером просто под руку попались, — ворчливо профырчал ежик.
— Что будет с человечеством в мире титанов? Есть новая хениальная идея?
— На кого батон крошишь, слизь подзалупная?! — Великий Дух снова перешел на классическую феню, которую прокурор Аккерман слышал лишь в исполнении единственного городского вора в законе по кличке Дот. — Шлифуй под нары! ***
Ежик повернулся задницей, поднатужился, и Леви вынесло струей божественного пердежа обратно.
*
Потолок, расчерченный тонкими трещинами.
Решительно сверкающие под вороньим гнездом очки.
Рука, сжимающая шприц с тонкой красной полоской, целится в грудину.
— Блять! — Он перекатился на бок. Зойка рухнула сверху. Игла вонзилась в зачуханную обивку. — Живой я, живой!
— Итить, — выругалось воронье гнездо, — Мы думали — трындец. Пульса нет. Зрачки на свет не реагируют.
— Зой, можно коньяку? — На лбу Шмидта проступила нервная испарина, рука дрожала, сжимая колено.
— Можно. Но остался только трехзвездный. Последний с пятью звездочками забрал твой собутыльник для дедушки. — Зойка слезла с Леви и села рядом. Шприц остался торчать в обивке. — Пошли на кухню — поможешь.
— Я с вами. — Внутренности встали согласно анатомии с физиологией. Грибное путешествие не оставило ощутимых следов — вероятно, космический ежик постарался. И дико хотелось курить. Мальчишка пусть пока с друганом наговорится. Теперь никуда не денется.
Кухня удивила свежим, пусть и простеньким, ремонтом, чистотой и относительностью бардака. В смысле — посуда в мойке еще не расцвела плесенью, а на печально-пластиковой столешнице валялся всего один яблочный огрызок. Зойка нырнула под шаткий столик из МДФ, тщетно притворяющейся карельской березой, и вытянула на свет божий деревянный ящик.
— Щас, тут где-то ломик валялся. — Вбитые в крышку гвозди поддались напору, и почтеннейшая публика узрела горлышки бутылок, торчащие из монтажной пены. Армянская родня заботилась о сохранности продукта. — В ящике, который справа от духовки, лежит мясницкий нож.