Леви отыскал просимое и с опаской вложил в протянутую руку. Сталь разящая сверкнула в свете полудохлой лампочки. Нейрохирург Ханджинян одним движением сделала глубокий надрез вокруг бутылки:
— Готово, — сунув покрытый желтыми наростами пузырь Шмидту. — Еще достань с полки над мойкой варенье из тутовника и аджапсандал нашему вегану. Леви, в холодильнике вчерашняя пицца и три котлеты — сунь в микроволновку.
Тяжелогруженый Шмидт и Зойка со стопкой тарелок, добытых из серенького в крапинку навесного шкафчика, отправились в комнату. Обнаружив под мойкой мусорное ведро, Леви закинул в лиловое нутро пластикового мешка огрызок, сунул в микроволновку хавчик. За окном-чебурашкой**** шелестел акацией вечер, темные силуэты двенадцатиэтажных «небоскребов» Елды-Марлийска пестрели желтыми прямоугольниками окон, а позади уходил, прощаясь оранжевой песней, апрельский закат.
— Ты обратно в астрал свалил, что ли? — донесся недовольный вопрос майора Очкастой.
— Иду…
Сидя в кресле, Шмидт как раз допивал из пузатого бокала первую порцию «Арарата» — видать, совсем приперло. Активно работая вилкой, Арлерт уплетал баклажаны, тушеные с перцем и зеленой фасолью — видать, с утра не ел. Сидя возле другана на диване, Ерен-Эрен перекатывал в ладонях бутылку с водой — видать, мальчишке совсем не по себе. Зойка выковыривала ложечкой из густого сиропа темно-лиловые ягоды тутовника, наваленные горкой в хрустальную розетку с небольшими сколами по краям, — она тоже пристроилась рядом с Йегером. Все молчали. Напряжение жалобно звенело. По ходу пьесы толкать спич придется прокурору Аккерману.
— В первый мир меня не пустило. Очкастая с шизиком оказались правы: нету тела — нету дела. Мы сдохли на той крыше. Подселяться некуда. Во втором мире страшно…
Леви, как мог, старался передать ужас, завораживающую красоту и почти безграничную власть ментатов стихий камня, огня, воздуха и воды…
— …Пси есть в обоих лагерях. Ты, Арлерт — самый крутой из ныне живущих. Есть еще целители. Ахренительно продвинутые способны восстановить дохлый организм, даже если камушком по камушку размажет. Такие раз в поколение рождаются, не чаще. Кстати о пернатых, — хитро прищурившись в сторону Шмидта, — мы с Йегером, Микасой и остальными с тобой воюем. Стоим на грудах разных баррикад, понимаешь ли. Ты — главный темный пластелин и решил с приспешниками, что жить полноценно могут только ментаты, а «неспособные» должны им прислуживать. Ващет, на тебя похоже. Погоняло еще занятное — Однорукий. А тебя, Зоя Арменовна, заморозила и разбила вдребезги тамошняя Энни Леонхард. Это первый сюрприз. Ты была мужчиной — это второй. И третий — самым могущественным целителем за обозримую историю человечества.
— Ёптыть! — Зойка поперхнулась вареньем. — Расскажи, что еще видел, запомнил. Ну давай.
— Знаешь ли, в чем фигня. Полного слияния, как здесь, не случилось. — Леви задумался. — Чувствовал себя форточником, который залез в квартиру, а тут нагрянули хозяева, и пришлось ховаться в шкаф. Почти ни хера не видать и не слыхать.
— Можно видеть только то, что видит… ну, тот чел в то время, на которое удалось подселиться. Слышать только мысли, которые он думает вот прям сейчас. Находишься в дальнем уголке подсознания. — Ерен справился с нервяком и его понесло. — Там в бой идут дети… Ментаты воздуха. Здесь, когда мелкие, часто снится полет, а потом проходит. В том мире так же. Ну прост летаем ту риал и на изи поднимаем в воздух других бойцов. Самые крутые воздушники — мелкота десяти-пятнадцати лет. Потом скилл падает. У мамы окончательно исчез в двадцать три… А у меня — наоборот. — В глазах осторожно блеснула надежда, сменяясь ясным огнем уверенности, — Леви, мы победим. Я не спал — прогонял в голове упражнения. Ханджи… Целитель тренил тайком. Он считал, что обладаю всеми скиллами Прародительницы. Значит, могу прокачать целителя. Целитель не погиб — он жив во мне!
Рука разжалась. Непочатая бутылка воды глухо стукнулась о потерто-коричневый ковролин и откатилась в сторону замершего на офисном стуле Армина. Кусок баклажана шлепнулся с вилки на лонгслив, прямиком в центр земного шара, окруженного танцующими нежно-зелеными фигурами. «Ничоси шмот у веганов!» — Леви только сейчас обратил внимание на экологическую футболку.
— Завидую. — Армин завертел головой в поисках салфетки, не нашел и, подцепив пальцем баклажановую кляксу, сунул в рот. — Ты столько интересного узнал. Видел другие миры…
— В третьем вы… Ханджи, Леви, Смит погибли во время последней вылазки. Война закончилась… Там нет сильных ментатов… Не знаю.
Что с ним творится? Отвернулся. Плечи задрожали. Неужели ревет? Леви наклонился провести кончиками пальцев по каштановым вихрам. Утешить. Но отдернул руку.
— Было хреново. Бернер. Он врач. Накачал дурью и велел спать… Нечего рассказывать.
«Ты обо мне… горевал?» — мысль с разворота пнула в лобешник. Ерен, господи, Ерен, не надо. Боль частицы родной души из мира, где он уже мертв, вонзилась под левое ребро.
— В пятом — шоколадно. Живем… живу в Австралии, розочки выращиваю. — Надо отвлечь болтовней. — Все согласно пророчествам шизика — локальные конфликты загасили, экологию развели.
Леви трепался, пока не запершило в горле, а желудок не потребовал жратеньки настойчивым урчанием. О! Пицца с котлетами наверняка заскучали на кухне. Притащив тарелку, поставил ее рядом с фоткой Ануш и впился зубами в самый сочный кусок. Сын лейтенанта Шмидта скорбно вздохнул и накатил по третьей. Задохлик-Арлерт решился, наконец, плеснуть себе в пузатый бокал на два пальца. Осторожно глотнул. И опрокинул остатки в рот. Йегер вроде успокоился. Прислушиваясь к рассказу, медленно краснел скулами. Ждет фееричного описания игрищ на балконе под сенью дикого винограда и аромат розочек? Наверняка выдернуло из пятого в самом начале VIP-минета. Что же с ним будет, если поведать широкой апчественности о взаимной дрочке с огоньком на просторах Норены? Вопросы риторические — даже ушами заалеет! Но ни то, ни другое, ни третье в планы не входит.
— Курить хочу — вот-вот сдохну. — Затолкав в рот остатки пиццы, Леви потопал на кухню.
От балкона Зойкиной квартиры тянулись к соседнему сероватые бельевые веревки. По очереди, что ли, постирушку сушат? У крашеных черной краской перил скучали два прогулочных вела: один взрослый с багажником спереди, второй девчоночий с розовыми кисточками на руле, но тоже с практичной корзинкой. Вытащив из заднего кармана спортивок задроченную пачку Мальборо, щелкнул зажигалкой и со смаком пустил дым в легкие. Тонкая струйка вырвалась на волю и растаяла в позднем вечере. Один за другим гасли желтые прямоугольники на «небоскребах» — завтра с утра ебучий понедельник.
— Не подвинешься? — В открытой двери нарисовался Сын лейтенанта Шмидта с которой уже по счету порцией «Арарата». — Леви, сейчас в первый и последний раз влезу не в свое дело, но… — тщательно прикрывая створку, — что между вами с Ереном происходит? Думал, тут-то не отлипнете друг от дружки, а вы как чужие. Можешь не отвечать… но неужели поссорились?
Доехало медленно и со скрипом на поворотах. Он никогда никому ни полслова не говорил о себе. Да, мать знала. Точнее, догадалась, когда Леви исполнилось семнадцать, и мягко раскрутила на камин-аут. Неужели был недостаточно осторожен?
— Кто еще в курсах? — хрипло, не узнавая собственного голоса.
— Все. Нил Докторенко, судья главный, удивлялся, что вы шифруетесь. Роза всегда недоумевала — почему к ней на день рождения приходите поодиночке. Дамир…
— Еба-а-а-ать! — Судя по скрежету и сдавленному мату, Леви разбудил воплем ночующих в гаражном постапе бомжей.
— Ты не знал? Что все знают? — Шмидт честно недоумевал глазами, бровями, изумленно приоткрытым ртом. — Леви, я тебя умоляю, у нас на главной площади красуются статуи Таньки и Ваньки. Об отцах-основателях еще во времена Елизаветы Второй ходили скабрезные слухи. Конечно же, никто не придет в восторг, если вы с Ереном начнете целоваться в парке на виду у яжматерей с младенцами, но вас не линчуют, если сделаете то же самое в гостях у Розы или сходите поужинать. Господи, ты действительно думал…
Он уже ничего не думал. От этой новости мысли разбежались и попрятались по темным закоулками перемешанных мозгов. Очень кстати в правом переднем кармане завибрировал смартфон. Гаджет приятно охладил вспотевшую ладонь. Мама. У дедули сердце прихватило? Иначе не позвонила бы.
— Да.