— С днем рождения, — глубокий баритон едва не свалил с кабблов. — Счастья тебе, Роза.
— Спа-сиба, — мда, голос явно подвел, утренние репетиции атаки на Шмидтовы редуты вылетели из башки в приоткрытую парадную дверь, растаяв в туманном вечере. А еще очень хотелось погуглить значение красных ирисов на языке цветов. — Привет. — Она забрала букет и таки игриво мазнула золотым маником по крепкому плечу. — Проходи к бару. Все почти в сборе… Где ты нашел такую прелесть?.. Я только поставлю в вазу и присоединюсь…
Айфон обнаружился на одном из крошечных венских столиков, зыбко балансирующих на гнутых ножках возле каждого окна. «Ирис красный язык цветов значение». На первой странице Гугл предложил купить луковицы, на второй обнаружились многословные трактовки всей ботаники, включая камелию, магнолию и хрень под названием паучья орхидея. Красный ирис нашелся на третьей и означал пылкую взаимную любовь. Правда, у китайцев. Мог ли Эрвин знать? Мама у него из старой интеллигенции, преподавала литературу, значит, не «колхозница», и сам не просто «воин из клана солдафонов»… Но если не знал — зачем принес именно эти цветы? Совпадение? Ой, вряд ли. Роза замерла в раздумьях.
— Вот, возьмите, — подоспевшая из ниоткуда мамаша Кирштейн протягивала высокую вазу желтого фарфора. — Какие красивые. — Поставила на столик и, разгладив на пузе клетчатый фартук с пятном ткемали посередине, покатилась в сторону кухни. — Садитесь, вроде, все в сборе, — оборачиваясь в дверях, махнула пухлой ладошкой в сторону Захарченки, воркующего с Гюзель Нанабовой у лестницы на второй этаж, и Кристины, сидящей в обнимку с Имир прямо на ступенях.
Роза отмерла. Вздохнула бюстом. Боясь потревожить воздушную элегантность столика, осторожно опустила цветы в вазу и зацокала по плитке под розовый гранит прямиком к Эрвину. Тот сидел, опустив голову, напротив Аккермана. Лежащие на коленях руки сцеплены в замок. Эм? что происходит?
—…Забей. Подумаешь, грохнули мы тебя где-то. Здесь-то жив-здоров и не чихаешь. Вон именинница подруливает. Мадам, оставляю вас наедине. — Аккерман поднялся с кресла, отвесил церемонный поклон и сказал: — Пойду, стопаря накачу для аппетиту. Не скучайте.
— Вы вместе в Ваху играете? или Фолыч? — Других мыслей не пришло. В самом деле — где еще могли «убить» Эрвина?
— Да… Нет… Обычная ерунда. Забудь и не расстраивайся — у тебя сегодня праздник. — Вокруг небесно-голубых глаз собрались улыбчивые морщинки. — Потанцуем?
Роза заколыхалась в крепких руках и на расслабляющих волнах нью-эйджа. От мужчины мечты пахло незнакомым, но приятным парфюмом с легким флёром опасности. Тепло передавалось через живую руку, галантно касающуюся талии. И протез не ощущался чужеродным, искусственным. Она готова провести так вечность. Да что там вечность, даже носки сама в стиралку закидывать.
Прием протекал в непринужденной атмосфере Елды-Марлийского расслабона. По принципу «что есть в печи — то на стол мечи» сервировка и подача блюд были просты, как ужин в пещере неандертальцев, отловивших за хобот мамонта. Канапе, украшенные маслинами и помидорчиками черри, мирно соседствовали с некошерным копченым салом, кониной-халяль и толерантными ко всем вероисповеданиям куриными крылышками по-техасски. Вино (белое и красное), текила, кентуккийский бурбон, водка и ликер «Лимончелло» для Кристины с Имир благополучно разливались гостями по первым попавшимся под нетрезвые руки бокалам. «Перемен! Мы ждем перемен» — распевал густым басом бессменный мэр Дамир Закклеев. Ерен ковырял вилкой салат с перепелиными яйцами и упорно изучал окно напротив. Даже любимый яблочный мартини у Марика не заказал. А она старалась, бухло из мск везла. Черт-те что творится! Провозгласив тост «За процветание Розы!», Аккерман уткнулся в тарелку и методично забрасывал в себя всю еду, до которой мог дотянуться, периодически чокаясь с сидящим рядом Григорьичем. Оба активно налегали на бурбон, вызывая недовольные взгляды Карлы. Какая кошка пробежала между голубками? Кто из них абьюзер? Жесткий, как шконка в КПЗ, прокурор? С него станется. Но в тот день под ивой она видела настоящие чувства… в голову коварно вернулись нехорошие мысли о видосе, шантаже и сидящем рядом Эрвине.
— Пойдем, подышим? — Он деликатно тронул Розу за локоток. — Здесь становится шумно.
В подтверждение сказанного мэр затянул:
— То-о-олько рюмка водки на столе! — И опрокинул в себя текилу, закусив говядиной по-грузински.
— Пошли. — Роза поднялась из-за стола, тряхнула локоном. Только бы этот шлимазл решился на предложение руки, сердца или хотя бы члена. Тогда не придется прибегать к шантажу в духе дешманского романчика Барбары Картленд. ***** Она чинно оперлась на предложенную «живую» руку. Все-таки есть в Эрвине некое старомодное очарование.
Тихий вечер сошел с усыпанных звездами небес на стриженый газон и ландшафтные клумбы, где среди живописно уложенных булыжников художественно курчавились лиловые гиацинты и скромно смотрели вниз белоснежные колокольчики подснежников. Сегодня таймер не подвел: грунтовые фонари подсвечивали подъездную дорожку от ворот до ступеней веранды. К сожалению, их собратья вдоль ограды не менее ярко освещали валяющиеся на газоне кирпичи. Засада! Так и романтик недолго испортить. Кажется, утром кирпичей было меньше… Ничего, разберется с личной жизнью и сразу — за ремонт. Эту секцию забора точно придется сносить и строить по новой.
— Я давно хотел поговорить с тобой. — Приглушенный бархат голоса коснулся слуха. Они остановились на середине дорожки. Роза нехотя убрала руку с надежного локтя, слегка наклонила голову и отрепетированным перед зеркалом движением откинула назад так, чтобы прядь а-ля Вероника Лейк скользнула вниз по лицу, прикрывая один глаз. Другому полагалось секасно буравить сердце мужчины мечты. Ну она надеялась на лучшее. — Я хотел сказать…
Грохот рухнувшей стены оглушил, поднял на дыбы мироздание. Она обернулась. Над бесформенной кучей кирпичей колыхалась пыль. Вывороченный из земли фонарь подсвечивал грязно-желтое облачко. Словно древний призрак умирал в ночи… Рука холодная, мертвая больно ударила по плечу. Что?.. Взгляд метнулся обратно. Лицо Эрвина исказила уродливая гримаса. Левый уголок рта опустился вниз, брови сошлись к переносице темными гусеницами, на лбу вздулись вены. Вырвавшийся из глотки вопль сдул напрочь причу в стиле Золотого века Голливуда:
— Стена Розы пала!!!
Тело грузно осело на асфальт и забилось в конвульсиях. Протез хаотично метался по дорожке, разбрасывая мелкий песок. Глухой стук металла и пластика о бордюрный камень отдавался гулким эхом в черепной коробке. «Живая» рука, на которую она счастливо опиралась минуту назад, судорожно дергала подол «Валентино». Казалось, каждая мышца Эрвина сокращается и тут же расслабляется, чтобы снова войти в спазматическое пике до разрыва сухожилий.
— Мама… — выдавили моментально пересохшие губы. И сквозь душное отчаяние зов: — Григорьич!!!
Ее услышали. Поняла это, когда начали возвращаться звуки. Голоса. Блеющее бормотание доктора Йегера. Жесткое «Блять!» мэра Закклева. Рядом прозвенело сталью: «Звони Зойке, она нейрохирург и сегодня трезвая». Аккерман? Оттеснили в сторону. Каблук угодил в щель между камнями ландшафтной клумбы. Роза пошатнулась, лодыжку пронзила боль. Падение смягчил газон. Она валялась полутрупом, глотая рыдания. Небо расстилалось над суетой расшитым звездами покрывалом. Молись, не молись — не прилетят ангелы-целители. Натужная сирена скорой помощи заставила встать. Сначала на карачки. Потом, царапая ладонь о шершавый валун, получилось выпрямиться.
— С ним. — Собственный голос казался чужим. Из глотки вылетало скрипучее карканье старухи. — Еду с ним.
Скорая. Надсадный и бессмысленный вой сирены: последний раз в их Подзалупинске пробка приключилась четыре месяца назад, когда на Чертовом мосту заглох древний ЗИЛ-ок с курями из деревни Пьянкино. Эрвин лежал на носилках. Из-под опущенных век видны блестящие полоски белков. На губах белесые, стертые кем-то второпях, ошметки пены. Притулившийся у него в ногах пьяненький Григорьич растерянно бубнил в телефон. Рука, прижимающая гаджет к уху, подрагивала. Сквозь туман в голове пробивались отдельные слова «томограф», «гематома», «Арлерт». Кто такой Арлерт? На ухабе тряхнуло, и Роза инстинктивно ухватила Эрвина за плечо. Теплое. Машина остановилась. Створки распахнул тощий мужик в белом халате. Медбрат? Санитар? Тот самый Арлерт?