Глава 6. Подарок
В Волдар отряд въехал на рассвете следующего дня.
Зарислава, вскинув голову, всматривалась, как прозрачные, почти невидимые глазу лучи света пронизывают чистый воздух, тонут во множестве башен, переходов и уголков твердыни. Длинные холодные тени тянулись по двору, терялись в других тенях, ещё более глубоких и студёных. Бревенчатые стены огромного терема с множеством ярусов возвышались перед травницей горой. Широки были его палаты, и в тоже время пустынным казался он со стороны — нет, стало быть, тут хозяйки, и тепла никакого не ощущается. И всё здесь грубое и массивное, гнетущее. Это не детинец в Доловске, что был для народа домом. И Зарислава поняла, что тут жизнь протекает по-иному…
Воздух дрожал от молчания: не слышны были ни пение птиц, что обычно в раннее время шумны и говорливы как никогда, ни лай собак, ни тревожные стуки молотов кузни, а ведь кузнецы встают чуть ли не до зари. Тишина. Видно, не только крепость скорбит по ушедшей душе Горислава, но и сама матушка-природа.
Только когда Зарислава соскочила с лошади, увидела седовласые головы. Старцы ступили на крыльцо, неспешно сошли по длинной лестнице во двор. Марибор и Пребран почтенно преклонили головы, вслед им и княгиня Ведогора с дочерью.
— Здравы будьте, гости добрые, — отозвался один из старцев, самый высокий, с палкой в руке.
Он и как-то выделялся среди других: плечи его покрывало полотно, сшитое из волчьих шкур, полы спадали до самой земли. Лоб стягивала широкая тесьма, на груди поблёскивали обереги. Ко всему, взгляд старца был глубоким и проникновенным. И скользил он неспешно от одного к другому, пытаясь прощупать души каждого воина, но вдруг остановился и замер на Зариславе. Воздух будто застыл и стал накаляться вокруг травницы, сдавило молчание, слышно стало только, как шуршат от ветерка стяги и плащи воинов.
— Прошу в палаты, — наконец, сказал он. — Ныне утром князю Данияру нездоровится, посему не обессудьте, что не сможет встретить гостей и свою невесту, — и взгляд его потеплел на Радмиле.
Всей свитой вошли в просторную горницу, где их и встретила челядь, намереваясь проводить гостей по палатам, отдохнуть с дороги. И верно, все утомлённые.
Зариславе и Верне отвели полупустой, но тёплый чертог с одним оконцем. Из утвари были лавки вдоль стен, по верху — полати да крючки, вбитые в брёвна, на коих висели рушники. В углу — бадьи и ковши для умывания.
Верна прошла вглубь, повернулась, обратилась впервые за долгое время их пути к Зариславе:
— Где будет твоё место?
Травница осмотрелась ещё раз. И приметила, что сундук, который стоял у окна, был высоким, почти до пояса, на нём удобно будет готовить снадобья. Зарислава кивнула в ту сторону.
— Вон на той лавке.
Верна прошла к другой постели, что у противоположной стены. Видимо, Радмила наказала челядинке, во всём считаться с травницей.
Чернавка тяжело плюхнулась на лавку и вытянула ноги, бросив рядом с собой мешок, закрыла глаза. Видать вымоталась. Оно и понятно, весь путь в напряжении пробыть да за Пребраном следить — это не кур ловить.
Зарислава прошла к лавке и первым же делом стала раскладывать вещи. Сняла туесок и, встав спиной к Верне, откупорила крышку. Огневицы пахнули смесью терпких запахов. Травы оставались зелены и свежи. Больше не беспокоясь, Зарислава закупорила крышку, опустила туесок на дно сундука. Если обычным травам нужны тень и воздух, то купальские огневицы остаются живыми и свежими, будто бы до сих пор растут на лугу. Они питают силу от травницы.
В то время, когда Зарислава сложила одежду, Верна уже переоделась в нарядное платье и теперь спешно переплетала косу. Закончив, она прошла к двери. Зариславе так и хотелось её остановить и сказать, что на Пребрана она не имеет видов, что он не интересует её, но подумала, что выставится глупой, вовремя одёрнула себя, позволив челядинке покинуть клетушку, не услужив ей ни взглядом, ни словом.
Скользнув взором по только что хлопнувшей за Верной двери, травница выглянула в окно. Из него видны были только кровли и голубое бескрайнее небо. Ещё так рано, не представлялось, чем ей ныне заняться до того, как понадобится она Радмиле. Одной бродить по терему не желалось, хотя кого опасаться? Тех почтенных волхвов, или же Данияра, что ныне за дверью? Пустынно кругом. А вот с Марибором искренне не хотелось сталкиваться…
Зарислава в дороге много размышляла о нём. Должно быть, тяжело жить среди своих, зная, что в тебе кровь рода знатного и простая. Вроде бы и княжич, и имеет своё слово, но для других он, что кость в горле, камень посередине двора, с которым и не знаешь, как поступить — то ли обойти, то ли выкорчевать. Или же молить. Но для последнего слишком велика честь. А потому, наверное, много приходилось ему выслушивать о себе всякого скверного, да быть поруганным народом. Марибор весь путь держался впереди с дружинниками и, слава матери Славунье, более не приходилось Зариславе сталкиваться с ним, как, впрочем, и с Пребраном. Единственный раз княжич подъезжал на своём буром скакуне к матери и только для того, чтобы справиться о её самочувствии, умудрившись подмигнуть Зариславе и улыбнуться Верне. От чего лицо последней, и без того бывшее бледным, стало совершенно бескровным и синеватым. После этого травница остро ощущала веющий от челядинки холодок в свою сторону.