Выбрать главу

Под номером первым, безусловно, стоит сам тогдашний президент Кравчук.

Отделив свою вотчину от Москвы, он добился собственной своей независимости от

московского руководства и сделался самым независимым человеком на Украине.

Далее следует многочисленная армия государственных чиновников фиктивного

прежде государства: в результате референдума, все, кто имел должность или чин —

все в этой должности или чине повысились; все, что прежде было республиканским,

стало теперь центральным. Особенно можно понять должностных лиц самого высокого

ранга. Попробуйте поставить себя на их место: то был ты провинциальным чиновником,

сидел в своей глуши и каждую минуту ждал, что нагрянет вышестоящее начальство из

центра, и дрожал при этом как осиновый лист (оттого, что на подобного рода фиктивных

должностях всегда есть за что получить нагоняй), — а тут вдруг твоя глушь чудесным

образом превращается в независимую европейскую державу и твое кресло

автоматически делается креслом наивысшего ранга, и сам ты — уже не дрожишь как

осиновый лист, а становишься тем самым вышестоящим начальством из центра — и, в

качестве такового, заставляешь дрожать других. А жене с детишками сколько радости!

Воистину — сон: волшебный сон, ставший реальностью!

После чиновников следует назвать многомиллионный отряд коммунистов и им

сочувствующих. Хотя, не знаю, можно ли о чиновниках и коммунистах говорить

раздельно: ибо все чиновники были у нас одновременно и коммунистами. Однако

скажем так: речь идет о тех, которые голосовали в первую очередь как коммунисты, а

затем уже какдолжностные лица.

Казалось бы, в каком таком индивиде — в то время как чиновничья составляющая

его натуры тянула бы его отделять, обособлять свое кресло — другая,

коммунистическая составляющая, в силу декларируемого интернационализма, должна

была бы этому противиться. Но на деле вышло все так, что эта самая

коммунистическая составляющая едва ли не с большим рвением кинулась отделяться

от России, где к тому времени запахло рыночными реформами. И не прогадала: так как

это позволило еще года на три, под прикрытием всякого рода фокусов с национальной

символикой, продлить жизнь социализму.

Наряду с чиновниками и коммунистами нужно воздать должное и патентованной

национальной интеллигенции, выведенной при прошлом режиме искусственным путем

— для того только, чтобы продемонстрировать всему миру, что нации у нас при

социализме цветут и развиваются; той самой интеллигенции, которая на бывшем

всесоюзном уровне выделялась лакейством в совсем уже неприличных формах

(вероятно потому, что получить патент национального творческого или научного

деятеля возможно было лишь для тех, кто готовы были всячески пресмыкаться перед

властями).

Как бы там ни было, но именно эта часть интеллигенции: те, кто прошли проверку

режимом, своего рода отбор, и признаны были благонадежными — именно они сыграли

решающую роль в идеологическом обосновании, и, главное, в рекламном обеспечении

разрыва Украины с Россией, в результате которого получили возможность одним махом

отмежеваться от прежних грехов и заодно повысить свой статус.

Вопрос же статуса для них первостепенный, потому что национальные творческие и

научные деятели (не путать просто с учеными или, допустим, поэтами) были у нас не

более чем ряжеными, демонстрирующими наличие и процветание национальной науки

и культуры, и являлись, по сути, такими же чиновниками, как и государственные

деятели, которые демонстрировали наличие государственности. Поэтому-то, как и у

всяких чиновников, все, что касалось рангов, статусов или чинов, всегда стояло у них

на первом месте, и оттого-то в наши дни столь многие из них перекочевали в политику,

где с чинами дела обстоят веселее.

Кроме того, теперь, когда народу Украины, ориентировавшемуся в основном на

общерусскую культуру и русский язык, предписано развиваться исключительно в

рамках украинской культуры, они возложили на себя еще и роль просветителей: из-за

того, что на географическом пространстве, давшем миру величайших писателей и

философов, композиторов и художников, естествоиспытателей и богословов, остались

едва ли не единственными, кто знает государственный язык в объеме большем, чем