Платона она не видела порядка шести лет, пока однажды не столкнулась в продуктовом с Риммой Ильиничной. Та разохалась-разахалась, куда, мол, Наденька, пропала, затащила в гости на чай и принялась хвастать Платошиными успехами.
Надя тогда только-только устроилась на работу в концертное агентство, и, узнав об этом, Римма Ильинична закусила удила. Мол, Надя просто свято обязана в память о старой дружбе заняться продвижением Платона. Он – ее счастливый билет в светлое будущее, потому что талантливее виолончелиста еще не хаживало по землям нашей бескрайней родины.
Тогда Надя отнеслась к уговорам Риммы Ильиничны скептически. Да, в музыкалке Платон Барабаш подавал надежды, но то ведь была простая районная школа, не Гнесинка какая-нибудь и не ЦМШ. И если бы Наде платили всякий раз, когда она слышала родительские восторги в адрес обычных, ничем не выдающихся музыкантов, она бы давно скопила на собственное шале в Альпах. Но, во-первых, с Платоном Надя в детстве и вправду дружила крепко, а во-вторых, не родился еще человек, способный отказать Римме Ильиничне.
Концерт был по всем меркам скромный. Центральный дом работников искусств, что на Кузнецком мосту, – место не самое престижное, – и тот был заполнен едва ли на треть. И Надя, устраиваясь во втором ряду, уже репетировала про себя тактичные способы вывернуться. Мол, Платон – гений, конечно, но я пока всего лишь ассистент, и ничего не решаю. И руководство у нас строгое, берет только лауреатов международных конкурсов. И условия там драконовские: штрафы, неустойки, а уж проценты и вовсе такие, будто оброк с барщиной еще никто не отменил. Так что мой вам добрый совет: обходите наше агентство стороной, ищите частного импресарио, и будут вам мировые гастроли и толпы поклонников.
Однако когда на сцене появился мужчина с виолончелью, Надя даже не сразу признала в нем Платона. От пухлого очкарика не осталось и следа, и только по каштановой чуть вьющейся шевелюре и придыханию Риммы Ильиничны Надя поняла, что там, в нескольких метрах от нее, сжимает гриф ее бывший однокашник. Высокий, подтянутый и безбожно привлекательный однокашник.
И где все семь лет музыкалки прятались под округлыми щеками эти резко очерченные скулы? Откуда взялась эта крепкая шея с острым кадыком? Неужто Римма Ильинична перестала печь знаменитые рисовые пирожки и румяные шанежки, из-за которых Надя мечтала поселиться у Барабашей? Куда делись затравленный взгляд и сутулая, чуть подпрыгивающая походка?
А потом, когда отгремели жидкие аплодисменты и откашлялась старушка в последнем ряду, Платон заиграл. Точнее, играл не он один, но Надя не слышала ничего, кроме густого плача виолончели. В руках Платона инструмент пел. Окутывал сочными тембрами все существо, добирался до самого нутра и доверительно изливал душу.
Сколько раз Надя бывала на концертах? Пора бы уже привыкнуть, следить за техникой и не впечатляться так, будто перед ней только что распахнули врата в мир классической музыки. Но в тот вечер Надя забыла и о работе, и вообще обо всем. Сердце болезненно сжалось, словно виолончель пела только для нее, словно знала все Надины обиды и горести и утешала ласково: «Поплачь, милая. Я с тобой».
Наде казалось, что чья-то теплая рука гладит ее по макушке, что она снова стала маленькой девочкой, а любимая бабушка ее жива. И можно посидеть рядом, поджав ноги и уткнувшись носом в цветастый фартук, который пахнет мукой и еще немножко – хозяйственным мылом, и послушать старинную колыбельную.
Платон не играл ноты: он жил мелодией, слился с ней, будто прямо здесь и сейчас рождался под его смычком этот ре-минорный ноктюрн. Надя смотрела, как Платон покачивается, охваченный музыкой, как поблескивает от пота его лицо, вздуваются на шее вены, а волосы падают на лоб. Так выглядит человек, усмиряющий стихию.
Когда отзвучали последние аккорды, Надя судорожно втянула воздух и поняла, что ее щеки мокры от слез. Такого с ней еще не случалось. И еще до того, как первый благодарный слушатель хлопнул в ладоши, Надя знала: она костьми ляжет, но перехватит Платона до того, как его откопают другие агенты.
Он был со всех сторон идеальный клиент. Мало того, что играл, как Ростропович, так еще и понимал: без помощи импресарио ему не пробиться.
В стране, где агентский бизнес трудно назвать процветающим, музыканты средней руки предпочитают сами заниматься организацией концертов и гастролей. Как минимум, чтобы не терять процент от и без того мизерного гонорара. Ну и традиционная русская недоверчивость: того и гляди облапошат! Наш человек на все горазд: деньги в трусы зашьет от воров и кризиса, от эпидемии бусы из чеснока повесит. Подумаешь, устроить себе концерт-другой!