– Кто тебе сказал, что я врач? – удивился Рори.
– Врач? – переспросила Мария. – Что вы, отец! Больше, чем врач. Гораздо больше! Разве мы не разговаривали с Хосе? Он был у нас сегодня вечером – проходил мимо и услышал, как плачет Хуан. Хосе пожалел его, вошел в дом и рассказал о тебе и твоей силе.
– Кто его просил? – рассердился Рори, испытывая желание свернуть шею глупому батраку.
– Да мы и сами все видим, отец. Если старики превращаются в молодых, а дряхлые клячи в красивых жеребцов, мы понимаем, что за этим стоит. Но сами мы никогда не догадались бы принести к тебе Хуана и упасть перед тобой на колени.
– Я ничего не могу сделать, – сказал Рори.
Женщина вся сжалась, как будто он ударил ее, а потом повернулась к мужу, вопросительно посмотрев на него. Тот кивнул, достал из-за пазухи кожаный мешочек, открыл его, вытряхнул горсть золотых монет и протянул их Рори.
– Я один из самых бедных и несчастных на этой земле, – сказал он, – но я сумел сэкономить деньги из того, что мне платили. Здесь семьдесят долларов золотом. Мы думали, что когда-нибудь они помогут нам вернуться на родину. Они твои, отец. Нет смысла оставлять их на дорогу, когда речь идет о жизни и смерти сына. Отец, смилуйся над нами!
– Хосе сказал вам, что я могу вылечить ребенка? – спросил Рори.
– А разве ты не обещал превратить старого мула в молодого жеребца? – вопросом на вопрос ответил Гонсалес.
– И что, он превратился? – изумился Рори.
– По крайней мере, – сказала Мария, – в тот вечер Хосе выиграл в кости четыре доллара и купил у Фернандо Гарсиа красивого четырехлетнего мула. Разве это не превращение старого в молодого? Отец, Хосе вовсе не дурак. Он прекрасно понял, как ты совершил чудо! Теперь он молится за тебя. Вот увидишь, завтра он принесет тебе подарок. Мы понимаем, эта горстка денег смешная цена за выздоровление нашего сына, но это только предварительная плата. Потом мы доплатим.
– Уберите деньги, – резко сказал Рори. – Как вы лечите сына?
Батрак продолжал стоять, протягивая деньги, и смотрел на свою более сообразительную жену, ожидая от нее помощи.
– Убери деньги, – быстро прошептала она, – ему это не нравится. – Потом, в ответ на вопрос Рори, она сказала: – Я сделала все, что только могла придумать. Спрашивала всех старых женщин, и они помогли мне советом. Теперь я не позволяю свежему воздуху попадать на его нежную кожу. Сегодня впервые за последний месяц я осмелилась вынести его из дома, и только ради того, чтобы твои добрые глаза увидели его. Каждый день и каждую ночь я держу его в безопасности.
Рори закрыл глаза.
Он ясно видел эту картину: тесная маленькая лачуга, которую огонь очага и жаркое летнее солнце превращают в раскаленную печь; табачный дым и запахи готовящейся еды; пыль и крики других детей.
Он открыл глаза, а женщина все говорила:
– Три раза в день я даю ему немного хлеба, смоченного в масле. И еще три раза в день чай с размоченными сухарями. Больше я ничем не осмеливаюсь его кормить. Его желудок не удерживает даже эту малость. – Она остановилась, всхлипнула и продолжила: – Он хорошо укрыт и защищен от холода, понимаешь? Но в нем едва душа держится! Вот почему я пришла к тебе, отец! Во имя Господа, посмотри на нас с любовью!
Он окинул взглядом несчастного малыша, укутанного в четыре или пять слоев плотной ткани.
Юноша подошел к окну сарая и высунулся из него, глубоко вдохнув свежего воздуха, который овевал его лицо. Он почувствовал, что задыхается, у него защемило сердце, – так сильно подействовала на него близкая встреча с вековым невежеством.
– Он отвернулся от нас, – услышал Рори тихий голос убитой горем женщины.
– Пойдем, Педро Гонсалес. Надежда ушла отсюда раньше нас.
Рори заставил себя повернуться к ним.
– Мария, – сказал он, – пожалуйста, послушай меня!
– Как глас Божий! – воскликнула женщина, остановившись и теснее прижав ребенка к груди.
– Ты знаешь, Мария, что иногда в тело вселяется дух дьявола? – спросил Рори.
– Да, – ответила она, дрожа с головы до ног и стремясь еще больше прикрыть ребенка своими руками.
– Ему надо дать возможность выйти наружу, – сказал он. – А ты держишь злой дух в тепле и уюте, вот почему он не оставляет твоего сына.
– Ага! – выпалил Педро Гонсалес. По его глупому лицу, как блик света, промелькнула мысль. – Я же говорил!
– Ты дурак и сын дурака, – резко оборвала его Мария. – Придержи свой язык. Молчи и слушай. Отец, я принимаю твои слова прямо в сердце, как святое таинство.
– Ну а теперь, – произнес Рори, теребя подбородок и набираясь храбрости, – я скажу тебе, что буду делать.