Фальконе покачал головой.
– А как же все те поломанные жизни? – спросил он.
– Чьи жизни? Моя? Моих братьев? Браччи? Знаешь, не тебе выступать судьей. Как насчет тех, чьи жизни сломало твое упрямство? Вспомни Ника, который во имя некоей абстрактно понимаемой справедливости поставил под угрозу отношения со своей американской подружкой. Разве может нечто туманное, расплывчатое и далекое цениться выше такого простого и понятного человеческого чувства, как любовь? Да что Ник… После всего случившегося я сожалею лишь о том, что произошло с тобой, и именно это волнует тебя в последнюю очередь. Какая ирония!
– У меня такая работа!
Рафаэла поднялась, застегнула пуговицы на его пиджаке, поправила воротник. Поднимался ветер. Приближающийся вечер обещал холодную ночь.
– И что теперь, инспектор? Вот женщина, готовая присмотреть за вами, потому что, видит Бог, сами вы позаботиться о себе не способны. Может быть, пора хотя бы раз в жизни проявить немного эгоизма?
– Дело не в тебе и не во мне. Дело в законе, который…
– К черту закон! Разве закон остановил Хьюго Мэсситера? Разве закон помешал ему стать таким, каким он стал? Какому закону служат бесчестные политиканы и продажные полицейские? Разыгрывай из себя мученика, если уж тебе так хочется, но по крайней мере найди другое оправдание.
Слов не осталось. Он устал. Слишком много всего свалилось. Можно сколько угодно обманывать себя, но с коляски все равно не встанешь.
Рафаэла достала телефон:
– Придется звонить этим бандитам таксистам. Хорошо все-таки, когда есть немного денег.
– Мы еще не закончили! – попытался возразить Фальконе.
Она посмотрела на него с любовью и сочувствием, и он вдруг понял, что никогда не поймет Венецию и венецианцев. Он был чужим, лишним в этом городе и только из самоуверенности и заносчивости старался доказать противоположное.
– Вообще-то, Лео, закончили, – твердо объявила Рафаэла. – Сейчас я отвезу тебя в больницу. На следующей неделе начнем готовить твой переезд в Рим. Надеюсь, ты пожелаешь, чтобы я поехала с тобой, но это решать тебе.
– Увези меня отсюда поскорее! – выпалил он неожиданно для себя. – Сыт по горло…
Она улыбнулась и, прежде чем он успел что-то предпринять, наклонилась и поцеловала его в щеку. Всего лишь легкое прикосновение губ, но он успел почувствовать их – теплые, влажные, мягкие, манящие…
Лео попытался вспомнить, когда в последний раз обнимал женщину.
– Не ты один. Но с этим мы покончили. Обсудили раз и навсегда. Больше я говорить об этом не хочу. Никогда, понимаешь? Мир для живых, а не для мертвых.
– Но…
Она прижала палец к его губам:
– Никаких «но». Таково обязательное условие. И если ты его нарушишь, если попытаешься в один прекрасный день потащить меня в полицейский участок, если вытянешь на свет это старье, я… Клянусь, я сделаю так, что ты пожалеешь.
Он ждал.
– Я сознаюсь, Лео, – с милой улыбкой закончила она и развернула коляску к выходу. – Обещаю.
Глава 6
Джанни Перони стоял у заливчика, снова и снова призывая Ксеркса и нацеливая дуло в вечернее небо. То ли из-за оружия, то ли из-за возможности перемены, Тереза наблюдала за ним с обостренным вниманием. Она слышала тоненький писк москитов в камышах, кваканье лягушек, пронзительные крики ссорящихся чаек и далекое, почти призрачное постанывание городских трамваев.
Потом появилось что-то еще. Шорох в камышах. Как будто там пряталось, опасливо пробираясь вдоль берега, некое живое существо. Время от времени оно останавливалось, замирало, словно прислушивалось, пытаясь разобраться в том, что улавливали органы чувств.
Тереза сидела за столом, просматривая бумаги и стараясь не обращать внимания на детали, которые, как она знала, не сулят ничего приятного. Ферма была маленькая и запущенная. Совсем другой мир, абсолютно непохожий на бурлящий мир Рима. Шанс для них? Не больше того.