Исаев все еще способен верить, что она последняя спица в колеснице. Задумчиво погладив идеально выбритый подбородок, самодовольно кивает ей в знак приветствия.
Ева медленно проходит к своему месту и садится. Под неотступным вниманием родителей накладывает полную тарелку еды и начинает жевать, проталкивая тошнотворную овсянку по пищеводу.
Из комнаты дедушки Алексея слышится величественный военный марш. У Евы в унисон ему скачет сердце, и дрожь идет по спине.
— Медленнее. Не набивай рот, Ева. Это неприлично.
С замечанием Ольги Владимировны напряжение в их жилище возвращается в свой привычный накал, и все трое испытывают от этого мнимое облегчение.
— Господи, что за кощунство! — недовольно бурчит Павел Алексеевич, возвращаясь к завтраку. — Сегодня, что, девятое мая? Почему он вечно испытывает мое терпение? — раздражается неуместностью военного марша.
— В наше время за российский военный марш посадить могут, — как-то абсолютно безразлично поддерживает тему Ольга Владимировна.
Ева заставляет себя улыбнуться, подобно тому, как сделала бы это пару недель назад. И Исаевы окончательно расслабляются, со сдержанным одобрением поглядывая на образумившуюся дочь.
— Нам, Исаевым, общий закон не писан, — раскатисто произносит глава семейства.
Ева роняет взгляд вниз, скрывая бьющуюся в ее венах непримиримость. Отступает. Забивается на задний план. Усыпляет маниакальную бдительность родителей.
Затихает.
И Исаевы видят лишь то, что хотят видеть. Им удобнее не замечать трансформаций, происходящих с их ребенком.
Они давно не распознают личность того, кто сидит перед ними.
Это не просто Ева Исаева.
Это дикий зверь, примеривший на себя личину домашнего котенка.
Они верят в то, что действуют в ее интересах. Они полагают, что кризис миновал, и все наладилось. Они убеждают себя в том, что перенесли очередной возрастной бунт своей дочери и теперь все вместе движутся в ее светлое будущее.
[1] Ты молодая, красивая и здоровая. Чего тебе не хватает?
[2] Я не знаю.
[3] Туфта.
[4] Я хочу любить.
[5] Инициация (лат. Initiatio) — совершение таинства, посвящение.
День двадцать второй (2)
Ненормальное возбуждение охватывает Титова, когда Исаева входит в аудиторию в середине первой пары. Он перестает двигаться, прослеживая за тем, как девушка стремительно преодолевает уже знакомый ему маршрут.
Ее горящий взгляд холодным шепотком проходится по его коже.
Она…
"Мать вашу!"
Она завораживает, как штормовая волна, что движется в твою сторону. Она взывает к сражению все человеческие инстинкты.
— Вот эта Исаева и странная, — тихо бубнит Литвин. — После всего, что случилось — прет так же нагло, как в первый раз. Смотри на эту улыбку, у меня от нее мурахи по коже.
— Она притворяется. Исаева — превосходный притворщик. Поверь мне, Рома, она не чувствует себя так хорошо, как показывает.
— Как думаешь поступить дальше?
Титов легкомысленно усмехается.
— Дам ей немного передохнуть. Понимаешь, Рома, даже в сексе необходимы инертные интервалы. После них не просто солнце уходит за горизонт. Небо падает на землю. И темнота-а-а-а-а…
— Доброе утро, мальчики, — здоровается Ева, подмигивая.
Усевшись на свое место, изображает ярую заинтересованность ходовыми испытаниями судна.
Титов, наклоняясь вперед, коротко и звучно присвистывает. Но Исаева никак не реагирует на этот пренебрежительный зов. Тогда он берет прядь ее волос и легонько тянет на себя.
— Эй, Воображала…
Ева цыкает и, наконец, оборачивается.
— В чем дело, дорогой? Скучал?
Он позволяет себе изучить ее прическу только потому, что она его впечатляет. Высокий начес спереди и четыре тонкие косички, заплетенные по бокам от висков до середины головы — убирают волосы назад, а за плечами позволяют им свободно спадать до самой талии.
— Страшно! Дышать без тебя не мог, Эва.
— Тогда вдыхай поглубже, Адам. С запасом.
— А то ты собираешься исчезнуть…
— Все может быть.
Улыбаются друг другу с тенью сарказма, и все же проскальзывает между ними необъяснимая теплота. Отчего-то эта противоречивая война греет их испорченные души.
— Не понимаю, чего вы так лыбитесь? — ехидно спрашивает Ромка. — Вы же ненавидите друг друга.
Адам презрительно фыркает, а Ева и вовсе отворачивается.
Вокруг повисает неестественная тишина. Весть о том, что Лиза, в ночь после их первой совместной вылазки, была госпитализирована с кровотечением, уже облетела всю академию, и до Евы дошла в том числе. Она пытается делать вид, что ей это безразлично. Все угрызения и переживания по этому поводу оставила во вчерашнем дне. Сначала отмахивалась от них и превосходно справлялась. А потом решила, что ей нужно прожить и эти эмоции.