Значительно позже я понял, что пели они запрещенную песню запрещенного эмигранта Петра Лещенко, песни которого, значительно позже, мы покупали на рынке в Коптеве, ибо только там из-под полы продавались самодельные пластинки из рентгеновских пленок… (Опять утопаю в подробностях!)
Правда, в ротном исполнении далее следовал вполне патриотический (к Лещенко отношения не имеющий) куплет:
И так далее. Тем не менее, согласитесь, весьма странный дух витал на подходе к Генеральному штабу. Или Политуправление прошляпило идеологическую диверсию? Тянет на размышления, но прём дальше по хронологии.
В один прекрасный день заборы, как по мановению волшебной палочки, исчезли. Взрослые ахнули, но благоразумно отправились по привычным обходным маршрутам. Я же в школу опаздывал и побежал напрямик по гранитному пологому подъему с парапетом. А навстречу шла девочка в школьной форме (коричневое платье, темный фартук, белый воротничок, красный галстук), моего возраста, т. е. лет двенадцати. И я… Да что я! На этажах открылись штабные окна, оттуда свесились лица офицеров. Часовой в центральном подъезде взял винтовку «на караул». Ленин и Сталин из неведомого мне металла повернулись на 180 градусов и провожали зорким взглядом эту девочку (уже с весьма полными бедрами). Даже у «ЗИСа», увозившего из башенных ворот неопознанного генерала, заглох мотор.
Почти ежедневно мы встречались на параллельных курсах у центрального подъезда, и если вожди на постаменте перестали дергаться, то меня каждый раз бросало то в жар (зимой), то в холод (летом).
Необходимое разъяснение. При раздельном обучении танцевальные вечера, с приглашением женских или мужских школ, разрешались лишь старшеклассникам. То есть до девятого класса на знакомство с девочкой нечего было надеяться, ибо огненные скрижали на пионерско-комсомольском небосводе гласили: «Приличные девочки на улице с мальчиками не знакомятся».
У меня прорезались шпионские наклонности. Очень быстро я выяснил, что учится она в пятьдесят седьмой школе на Маркса — Энгельса, живет на бульваре, на последнем этаже пятиэтажки без лифта и к ней надо звонить четыре раза. Откуда-то мне стали известны ее имя, фамилия и номер телефона в их коммунальной квартире.
До девятого класса мы с девочкой не обменялись ни словом, а знаки моего внимания проявлялись в том, что на бульваре, где она гуляла с подругами, я с товарищами следовал за ней тенью, иногда звонил ей в дверь и кубарем скатывался по лестнице, а пару раз, от избытка чувств, засадил из рогатки бумажной пулькой — конечно, не в нее, а в ейную подружку.
И еще такая подробность. Если случайная встреча на бульваре, куда вечером и по воскресеньям вываливала масса народу, могла сорваться по разным причинам (хотя бы из-за дождя), а встреча после школы на параллельных курсах (навигационных, естественно) не стыковалась, потому что у нее (девочки, не встречи) было пять уроков, а у меня шесть или возвращалась она окольным путем в стае подруг (и где ее прикажете ловить?), то в восемь пятнадцать утра расхождение исключалось. Утром каждая секунда на учете, и в школу бегут по гипотенузе. Я лишь загадывал, где сегодня увижу свою красавицу: У спины Ленина или у спины Сталина? И если совпадало, то хорошее настроение не портили даже двойки по русскому письменному. Действительно, что двойка по письменному, когда мы встретились на траверзе Сталина! А это значит, что у нас с девочкой будут и заря вечерняя, и под липами, и аромат ночной — ну, о дальнейшем, о чем пела патрульная рота, я и мечтать не смел. По отношению к моей красавице все эти вольности казались мне кощунством. И еще. В шесть вечера на улицу высыпал табун офицеров. К какому часу они приходили в штаб, я не знал (а знал бы, то не сказал. Договорились: я не выдаю военных секретов). Но в восемь пятнадцать утра на улице никого не было. Только я и моя девочка. И как-то я подумал, что если мне суждено быть великим человеком (что буду — не сомневался, не решил только, в какой области: летчиком, моряком или философом, продолжателем дела Маркса — Энгельса и тех двоих, чьи спины так хорошо изучил), то ведь назовут эту улицу моим именем, а я попрошу назвать улицу в честь девочки — и меня послушаются.