Улица Луговского

Попутно говоря, Елена не однажды воплощала в себе Родину. Строка «Ах, Елена, Елена, зачем ты мне снишься!» в конце стихотворения («Тревога», 57-й год) варьируется: «Ах, Россия, Россия, зачем ты мне снишься?!»

Второй прекрасной дамой Луговского была Этьенетта, и это уже символ Европы. Ей посвящено много строк, иногда сильных.

У него была книга «Европа» (1932). Отчет о командировке в составе писательской группы. Это становилось обычной практикой советского литераторства — выезжать кучей и потом отчитываться. Так, между прочим, началось и его четырехкнижие «Большевикам пустыни и весны» (1930–1954), тема, на которой он задержался, потому что действительно полюбил Среднюю Азию. Европу же он осветил чисто по-репортерски, по следам Маяковского, в его духе, его стихом и не меняя партийно-классового ракурса. Почти все это можно было накатать, никуда не выезжая, с чужих слов. Цитировать нечего. А впрочем… Ну, для сведенья: «Наших писателей вереницы / Вот уже десять лет / Слышали за границей / Точно такой же бред. <…> Мы не покрышка гроба, / Но если ударит гром, / Мы старую Европу / Вычистим и приберем».

Иное дело — европейские вещи «Середины века». Разительная разница. Здесь уже не Маяковский, а Ходасевич («Европейская ночь»). Конечно, конечно, и там то Ленин мелькнет, то обездоленный пролетарий. Но Луговским был уже обретен опыт внутрисоветского мрака, произошла «шекспиризация», расширение взгляда на мир, с допуском всего мироздания.

Вот его парижская прогулка с собственным двойником («Сказка о том, как человек шел со смертью»):

Живи еще хоть сотню лет, приятель,
Слепой двойник с прогнившими зубами,
Грудная клетка в шелковой рубашке,
Ночная мразь, исчадие дождей,
Все так же будут полыхать витрины,
Все так же будут лаяться консьержки,
Все так же будет пахнуть безысходно
Сожравший кислород слепой бензин.
<…>
Так подними свой воротник,
                                     подонок,
Так закуси окурок свой,
                               подонок,
Так поиграй кольцом своим,
                                     подонок,
ночной скелет, мой спутник дождевой!
<…>
Со мною встал как бы подлец свирепый,
Прилизанный, в костюмчике игривом,
С платочком-уголком из пиджака.

В Лондоне фиксируется важный для Луговского факт — смерть Киплинга. Не обошлось без «библиотечных залов», в которых «Ленин думал и творил», и без «священной могилы Карла Маркса», и вообще тут немало той самой разноцветной воды (по Маршаку), но ведь и живопись (скорее графика в данном случае) налицо:

Другая улица.
                  Иду, вдыхая
Угрюмый запах Темзы, и канатов,
И смоляных бочонков, сыри, тленья
Бананов мокрых, загнивавших в мраке.
Здесь фонари, и некая собачка
Ворчит неспешно.
                       Сразу отворившись,
Дверь возникает огненным квадратом,
И, голая, в бюстгальтере одном,
Стоит девица, заслонясь ладонью,
Как силуэт из угольной бумаги.
Потом неспешно закрывает дверь.
Сырые облупившиеся стены…
Стук тросточки по каменным квадратам —
Идет навстречу господин в цилиндре,
Прямой, как палка, в шелковом кашне,
Глаза как пуговицы.
                          Подбородок
Навстречу мне совсем отдельно вышел,
И ноги сами по себе шагают.
Нет ничего на меловом лице,
Лишь пуговицы в каменных глазницах.
О, боже, боже, он смертельно пьян,
Пьян много месяцев, пьян беспробудно!

(«Лондон до утра»)

Что интересно, восстав против рифмы (он требовал ее эквивалента за счет смысло-звукового усиления середины строки), Луговской сохранил голос, тот тембр, тот раскат, которые и обеспечиваются прежде всего, наверно, рифмой. Дело в ритме, в умении интонировать и самый, казалось бы, нейтральный, почти застывший стих — белый пятистопный ямб. Размер, больше пригодный для драматургии. Автоперсонаж, по-гамлетовски расколотый надвое, произносит сплошной безразмерный монолог в двадцати пяти вариациях. Так лирический эпос превращается в вариант драмы, трагедии, в жанр Мельпомены.

Поэмы он начитывал Елене Сергеевне, сидящей за машинкой. Не исключено, что зачастую это было импровизацией, творчеством на ходу, без бумаги и карандаша. Доработка шла потом, уже по машинописи. Так ли? Это лишь гипотеза, ручаться невозможно.