«Эта лестница сооружена в 1866 году иждивением керченского первой гильдии купеческого сына Василия Константинова».
Эх ты, купеческий сын Василий Константинов! Был ли ты когда-нибудь в такой трудном положении, в каком находился сейчас медленно спускающийся по этой лестнице моряцкий сын Владимир Дубинин?..
Володя прошёл по широкой прямой улице Ленина и свернул на улицу Энгельса. У красивого здания новой гостиницы громко пели чижи в клетках, висевших над головой знакомого птицелова Кирилюка. Сюда часто приходил послушать чижей и поболтать с их хозяином Володя. Птицелов знал все городские новости. Вокруг него всегда собирались береговые друзья Володи.
— Ну, что ты такой скучный? Арифметика не выходит? — спросил Кирилюк.
— Да нет, какая тут арифметика! — сказал Володя, присаживаясь на тротуар. — Так, в классе у нас ерунда одна получилась…
— Подрался, что ли, с кем? Нет, личность у тебя вполне целая, без последствий.
— Да не подрался я совсем! Хуже…
— Ну-у? Выгнали, что ли?
— Выгнать не выгнали, да могут. Может, и следовало бы… Правда, я сам не виноват — я только потом уж смеяться стал, а начал-то не я…
И Володя рассказал своему старому приятелю, как было дело. Кирилюк только присвистнул. Чижи, обрадовавшись сигналу, тоже принялись свиристеть.
— Цыма! — закричал на них Кирилюк, — Вашей музыки тут ещё не хватало!.. Слушай, Вовка, а дело-то вроде и правда некрасивое. Это вы старика в корень обидели.
— Вот теперь что делать — и не знаю, — вздохнул Володя. — И сестра придёт — дóма наверняка нажалуется. А отец знаешь у меня какой…
— Да, уж мало тебе не будет, — согласился Кирилюк. — Ну, в случае чего, приходи ко мне ночевать, тогда и договоримся…
Володя побрёл к морю. Оно встретило мальчика равнодушным шумом прибоя, который медленно накатывал слоистые валы и ворошил гремучую гальку за бетонным парапетом. По вечерам здесь, на набережной, бывало гулянье, а в этот час берег пустовал; и большие гипсовые львы, возле которых любили фотографироваться керчане, оскалили пасти, словно раздираемые зевотой от скуки. Володя перелез через парапет, пустил несколько плоских камешков по воде так, чтобы они рикошетом несколько раз стегнули по поверхности. Он глубоко вздохнул, втягивая открытым ртом и ноздрями запах рыбы, моря. Ветер набился ему в рот так, что он чуть не задохнулся, даже слёзы выступили на глазах. Тогда Володя повернулся к ветру боком, вытянул губы колечком, то сжимая его, то расширяя. И ветер сам громко сказал у его рта: «Уо-уо-уоу!..» Но сегодня и это занятие не развлекало Володю. Он медленно повернулся спиной к ветру и пошёл обратно.
Надо было возвращаться домой.
Увидев, что на Володе нет галстука, Евдокия Тимофеевна сразу поняла, что приключилась какая-то беда.
— Ну, выкладывай, чем отличился? — спросила она.
— А Валентина ещё не приходила?
— Нет, задержалась что-то.
«Наверное, уже знает, придёт сейчас, растрезвонит!» — подумал про себя Володя.
— Ну, что у тебя вышло-то? — допытывалась мать.
— Да ничего не вышло.
— А почему галстук снял?
— Снял, и всё.
Мать не стала более допытываться. Она знала, что бесполезно. Володя врать не станет — он никогда не врал уж из одной только гордости. Придёт час — сам всё скажет. И она оставила сына в покое.
Оставшись один, Володя подошёл сперва к этажерке, где стояли книги отца. Возможно, что в этих книгах, за толстыми переплётами и корешками, на которых стояли имена великих людей, всё понимавших на свете и век свой посвятивших тому, чтобы людям жилось хорошо, по правде и справедливости, — возможно, что в книгах этих где-то имелся мудрый, дельный совет, как быть пионеру, оказавшемуся в таком некрасивом положении. Но в последнее время Володя уже научился по-настоящему уважать книги и не хватался за них без разбору и спросу. Да и на какой странице искать то, что нужно?.. Он осторожно провёл рукой по выпуклым корешкам, пожалел, что не дорос он ещё до таких книг, и пошёл к своему столу. Не радовали его в этот день ни модель новенького линкора, почти уже законченная; ни новая летающая вертушка, которую можно было пускать со шпульки; ни портрет Спартака в полном облачении гладиатора, совсем готовый — оставалось только красным карандашом закрасить пурпурный плащ на латах вождя восставших рабов…
Нет, не такие, должно быть, люди плавали на линкорах, поднимались в небо и водили людей на битвы за свободу. Никогда бы ни Спартак, ни Чапаев, ни Чкалов не поступили подобно пионеру Дубинину, очутившись в таком положении!