Однажды, когда отец собрался в город, я попросила его купить мне куклу.
— Так мало риса и картофеля везу продавать, что и не знаю, доченька, хватит ли денег. Если мать разрешит, может, и куплю, — ответил он.
Они с матерью каждую осень ездили в город, иногда даже два раза. Но к моему удивлению, покупали совсем мало вещей. Везли вроде несколько мешков риса, картофеля, кукурузы, лука, чеснока, все, что выдавали на трудодни в колхозе (у нас ведь работали пятеро: мама, папа, Янибек, Сакинат и Марипат), а привозили только кое-какую одежонку. И то не всем. У нас с Инжибийке до сих пор не было пальто, зимой мы надевали теплую кофту, а поверх нее повязывались крест-накрест большим шерстяным платком.
Так куклу и не купили. Вечером, возвратись с базара, отец избегал смотреть мне в лицо. Зато мать с раздражением обронила:
— Не то что на куклу, на ботинки тебе денег не осталось. Зимой в чем будешь ходить? Об этом бы лучше подумала!
До зимы еще далеко, и я не собиралась думать о ней заранее. А вот настоящей куклы у меня сейчас нет. И попробуй-ка сдержать слезы. И я спешу на улицу, чтобы никто моих слез не видел.
Однажды Сакинат дала мне стекло от лампы, чтобы я почистила.
— Смотри, это последнее, не разбей, — сказала она.
Самой, видно, лень было этим заняться. Я не осмелилась ослушаться и стала добросовестно чистить стекло, дыша внутрь и проталкивая туда мятую бумагу. В это время ко мне подлетела Инжибийке, ей, видите ли, захотелось поиграть со мной.
— Подожди, вот почищу стекло. Отойди лучше, а то не дай бог разобьется, — предупредила я, опасаясь, как бы она ненароком не задела меня. Только я успела об этом подумать, как Инжибийке сильно толкнула меня локтем — стекло выскользнуло из моих рук и разбилось вдребезги.
Все так и ахнули.
А Инжибийке вылетела из дому быстрее пули.
Но кто-то же должен был за это ответить? Досталось, конечно, мне. У меня не было привычки убегать. Не потому, что я не умела бегать, а, скорее, потому, что привыкла за все и за всех нести наказание. Скажем, прольет Бегали за ужином себе на штаны суп, а ругают почему-то меня, недоглядела, дескать.
— Мне что, в рот ему смотреть? А самой не есть, да?.. — возмущалась я.
— Ты старшая, должна присмотреть!
Так вот и за стекло досталось мне, хотя наказать следовало Сакинат.
А Сакинат, и сама чувствуя свою вину, молчком пошла к соседям и взяла у них в долг стекло.
Когда зажглась лампа, происшествие забылось.
Только я не могла забыть обиды и успокоиться. Сидела в дальнем углу комнаты, а слезы так и катились из глаз.
Мамина досада уже улетучилась, и она подошла ко мне.
— Ни за что ни про что досталось тебе, — сожалела она о случившемся и гладила меня по голове. — Надо было Сакинатке и Инжибийке всыпать как следует. Но одна дылда здоровенная, просто стыдно руку на нее поднимать, хотя ума у нее поменьше, чем у тебя. — Сакинат слышит этот разговор и, надув губы, опускает голову. — А другая слишком проворная, не успеешь глазом моргнуть, ее и след простыл, — мать ласково взяла меня за руку. — Ну пойдем, вставай, поужинай с нами.
И всю обиду мою словно рукой сняло.
Примерно через час, когда все уже занялись своими делами, на пороге возникла Инжибийке. Сначала тихо приоткрылась дверь, и в образовавшейся щели показались один ее глаз и светлая косичка. Она, конечно, прикидывала, можно ли ей незаметно прошмыгнуть в комнату. Заметив Инжибийке, мать схватилась за палку, которую всегда держала за шкафом, и замахнулась — скорее, чтобы припугнуть, нежели ударить. Инжибийке вмиг исчезла, словно ее и не было.
Но если она после какой-нибудь очередной проделки не появлялась слишком долго, а за окном уже смеркалось, мать начинала беспокоиться.
— Ступай, Айбийке, позови эту дурочку. Скажи, что я прощаю ее, — говорила она всегда с тревогой в голосе. — Еще собаки где нападут…
Но Инжибийке, несмотря на то, что от горшка два вершка, совсем не боялась аульских собак, пусть хоть самая злая, пусть хоть только что с цепи сорвалась.
— Если смотреть собаке прямо в глаза, то она сама тебя испугается, — уверяла сестренка хвастливо.
А я окидывала взглядом ее худенькую фигурку, торчащие в разные стороны светлые тонкие косички, всматривалась в ее чуть раскосые светло-карие глаза, в которых всегда прячется плутоватая улыбка, и думала про себя: что же это у нас в ауле за собаки такие, если боятся эту маленькую забияку! Не знаю, боялись ли ее собаки, но Инжибийке их действительно не боялась. Даже мама, собираясь поздно вечером угостить соседей мясным супом или пловом, брала с собой Инжибийке.