Язон прервал свой рассказ. Его глаза заблестели от далеких, приятных воспоминаний. Он еще раз налил нам по стаканчику. Мы выпили, и он стал рассказывать дальше:
— Однажды я поехал в Будапешт менять бриллиантовую брошку на золото или доллары. Шумные улицы были полны народом. Везде люди с красными значками на лацканах. Свобода. Все говорят громко и смело. Толпа поет. На площадях и улицах — собрания и митинги. Какой-то мужчина стоит на крыше трамвая и произносит речь. Когда он заканчивает, толпа начинает петь. Идя по улице, я вижу, — ах, кого же я вижу? — я вижу венгерского солдата в полном вооружении, с красным знаменем, а на знамени написано по-еврейски: «Компания по записи евреев-добровольцев в Интернациональный красный полк». Еврейские буквы и еврейские лица обрадовали и приободрили меня. Я пригляделся к солдатам и узнал двоих, они были из нашего местечка — сын сапожника Герша и сын шамеса[25] Мойше — Зайнвл и Меер. Я закричал:
— Зайнвл и Меер!
Они посмотрели на меня и узнали.
— Так ты тоже здесь?! — закричали они, подбежали ко мне и рассказали, что их перебросили через австрийскую границу и послали в Венгрию.
— Мы завоюем мир! Рабочие должны править всем миром! — заявили они мне. — Больше нам с тобой говорить некогда!.. Некогда! Приходи вечером в кафе «Ленин» на улице Тефи. Мы будем там выступать!
В тот же день началась война между Румынией и Венгерской Красной Армией. Повсюду шла запись добровольцев, раздавали оружие. Вечером я опять увиделся с двумя молодыми людьми из нашего местечка. Они уговорили меня, и я записался в Красную Армию. Мое решение должно было, конечно, огорчить Эллу, но всенародная радость и энтузиазм сделали из меня верного солдата революции. Я вместе с пятьюдесятью долларами, которые получил за брошку, послал Элле короткое письмо: «До свидания, Элла. Может быть, мы еще увидимся».
Две недели я учился обращаться с оружием, потом благодаря моей силе меня назначили командиром части и послали на борьбу с румынами.
Язон снова налил два стаканчика, закурил папиросу и выпил одним глотком. В кабаке было жарко. Оглядевшись, я увидел, что мальчишка стоит в сторонке и смотрит на Язона как на гостя из другого мира. Увидев, что мы его заметили, он медленно, несмело подошел к нам и сказал Язону:
— Я вас знаю!
— Вот как?.. Ты меня знаешь? — сказал Язон с легкой, доброй улыбкой на раскрасневшемся от спиртного и воспоминаний лице. — Ты меня знаешь? Тогда скажи, кто я?
— Вы Язон, великан.
Язон улыбнулся.
— Я видел, как вы боролись в цирке Вангалли. Вы самый большой великан. Вы положили на лопатки всех остальных великанов… Я хожу в цирк каждое воскресенье, — сказал мальчик и сразу же убежал в глубь кабака. Мы услышали, как издали доносится голос этого малого:
— Знаете, кто к нам пришел?
— Кто, Антек? — спросили несколько пьяных голосов.
— Язон, великан Язон!
— А что он тут делает, наш милый Язон? — донесся до нас хриплый, пьяный голос.
Я узнал его — это был голос извозчика.
— Господин Язон пьет шнапс!
— Надо к нему подойти! — закричал извозчик.
— Да, мы должны его поприветствовать, — подхватили еще несколько голосов.
Послышались шаги вразвалку. Трясущиеся, теряющие равновесие тела толкали столики, уставленные стеклянной посудой, отчего эти столики вздыхали как живые твари, которым причинили боль.
К нам подошли несколько типов — все они перемещались с трудом. Лица у них были красные и потные, глаза — затуманенные и мутные, а волосы мокрые. Куртки и пальто расстегнуты, волосы на груди влажные. Руки — тоже влажные, покрытые испариной, которую алкоголь вытянул из их тел.
Все вместе они выглядели так, будто кучей лежали в болоте и спали, но тепло их тел согрело болотную жижу; тут они все разом пробудились от сна и пришли в кабак. Среди них были две женщины — тоже пьяные. Одна блондинка с серыми глазами, тонкими, как у мышки, губами и редкими волосами неопределенного цвета — не то чтобы светлыми, но и не темными. Блузка на ней была порвана, и на голом, бледном теле, покрытом жаркой испариной, были видны следы укусов, нанесенных крепкими мужскими зубами.