Для большей части страны 1970-й был годом беспорядков и перемен, но в доме на улице Магнолий вопреки всему царили порядок и постоянство. Сидя на холодном деревянном полу, десятилетняя Талли строила из конструктора «Линкольн Логс» домик для своих куколок «Лидл Кидлз»[4], которые мирно спали, устроившись на розовых бумажных салфетках. У себя в комнате она могла бы послушать «Джексон Файв» – у нее была пластинка и детский проигрыватель, – но здесь, в гостиной, не водилось даже радио.
Бабушка музыку не жаловала, о телевидении и настольных играх тоже была невысокого мнения. Почти весь день она проводила с пяльцами в руках. Расположившись, совсем как сейчас, в кресле-качалке у камина, она умело орудовала иголкой, а под Рождество относила скопившиеся вышивки – больше сотни, и почти все с цитатами из Библии – в церковь, где их продавали на благотворительных ярмарках.
А дедушка… его было совсем не слыхать. После инсульта он только и делал, что лежал в постели да время от времени звонил в колокольчик. Лишь в эти моменты Талли видела, чтобы бабушка куда-то спешила. Едва заслышав звон, она с улыбкой восклицала: «Боже ты мой!» – и убегала по коридору с такой скоростью, на какую только были способны ее обутые в шлепанцы старые ноги.
Талли взяла игрушечного тролля с желтыми волосами и Каламити из «Лидл Кидлз» и, тихонько мурлыкая «Мечтателя»[5], закружила их в танце. На середине песни в дверь постучали.
Это было настолько неожиданно, что Талли отвлеклась от игры и подняла голову. Кроме мистера и миссис Биттл, которые являлись по воскресеньям, чтобы отвезти их в церковь, к ним никто и никогда не заходил.
Сложив вышивку в розовый пакет и оставив возле кресла, бабушка направилась к двери вялой шаркающей походкой, которая стала ей свойственна в последние пару лет. Когда дверь открылась, повисла долгая пауза, и затем бабушка сказала:
– Боже ты мой.
Голос ее звучал странно. Покосившись на дверь, Талли увидела высокую женщину с длинными спутанными волосами, на губах которой то расползалась, то таяла улыбка. Женщина была красивая, такую красавицу нечасто встретишь, – с молочной кожей, тонким острым носиком, высокими точеными скулами и аккуратным подбородком. Ее влажные карие глаза то закрывались, то медленно открывались снова.
– Дочь объявилась после стольких лет, а тебе больше и сказать нечего?
Она протиснулась мимо бабушки, подошла к Талли и наклонилась:
– Это кто тут, моя малышка Таллула Роуз?
Дочь? Но ведь это значит…
– Мама? – восхищенно прошептала Талли, сама себе не веря. Она так долго этого ждала, так давно мечтала, что мама однажды вернется за ней.
– Скучала?
– А то, – сказала Талли, едва сдерживая радостный смех. Она была так счастлива.
Бабушка закрыла дверь.
– Пойдем на кухню? Я кофе сварю.
– Я не за кофе приехала, а за своей дочерью.
– Без гроша в кармане? – устало ответила бабушка.
Маму это явно задело.
– Допустим, и что дальше?
– Талли нужно…
– Уж, пожалуй, как-нибудь разберусь, что нужно моей собственной дочери.
Мама вроде бы пыталась стоять ровно, но выходило не очень. Все ее тело как-то вихляло, и глаза были странные. Она наматывала на палец длинную прядь вьющихся волос.
Бабушка подошла ближе.
– Ребенок – это большая ответственность, Дороти. Ты бы вернулась домой, пожила с нами немного, получше познакомилась с Талли и, может быть, тогда была бы готова… – Она на мгновение умолкла, нахмурилась и добавила совсем тихо: – Ты напилась.
Мама хихикнула и подмигнула Талли.
Талли подмигнула в ответ. Напиваться – это же ничего страшного. Дедушка тоже часто пил, пока не заболел. Даже бабушка порой позволяла себе бокал вина.
– Мам, у меня же день рожденья сегодня, забыла?
– День рождения? – Талли вскочила на ноги. – Подожди, я сейчас.
Она опрометью бросилась в свою комнату и под бешеный стук собственного сердца принялась рыться в ящике стола, торопливо выгребая и разбрасывая его содержимое, пытаясь отыскать то ожерелье из бусин и макарон, которое сделала для мамы еще год назад, на занятии в воскресной школе. Бабушка тогда нахмурилась, увидев его, и посоветовала не слишком-то рассчитывать на маму, но Талли ее послушаться не могла. Она только и делала, что рассчитывала на маму – вот уже много лет подряд. Сунув ожерелье в карман, она рванула обратно и, подбегая к гостиной, услышала:
– Да не пьяная я, дорогая моя маменька. Я дочку свою вижу в первый раз за три года. Любовь вставляет покруче алкоголя.
– За шесть лет. Когда ты ее здесь оставила, ей было четыре.
– Серьезно, так давно? – Мама казалась озадаченной.
4