Тамара Чебан тоже сдержала слово.
- Ты всё куришь, - говорила она деду, - завидую. Я тоже решила. И жду-не дождусь...
Она закурила в первый же день после выхода на пенсию, и дымила вплоть до своего инсульта.
Когда-то юный Атаман, которого приучали к искусству, выразился, что красавица Валентина, младшая сестра тёти Тамары, оперная певица, нравится ему больше.
- Конечно, Валя очаровательна, и голос нежнее, - усмехнулся дед, - Тамара привела её ещё девчонкой в Кафедральный хор, потому что там платили небольшие деньги. Старшая сестра человек замечательный, добрейший. Выходит на сцену, как праздник делает. Только затолкала себя в амплуа исполнительницы народных песен, а теперь не может освободиться. Сталину это, видите ли, и правительству нравилось...
Дед велел похоронить себя рядом с бабушкой Лизой, и под "Интернационал", а в изголовье поставить красную звезду. Семья решила отказаться от звезды во избежание ненависти толпы. На лицевой стороне предложил Гасконец надпись на румынском и немецком языках - "Покойся с миром"...
А автор вступает в свои права и дает слово Майку за столом в холодной ремонтируемой квартире Григория, чтобы эта история закончилась. Хотя, кто знает - может, она просто незавершаема...
...Действительно, с этой массой фотографий надо что-то делать. Всё с собой не забрать. Я натолкнулся на фото Гасконца под пальмами с Мимозой и дочкой. Он через своего бывшего начальника уже работал в Силиконовой долине. Вот недавние Гришкины фото жены и двух его разнополых сорванцов. Он снимал свою половинку и обнажённой, но это я смотреть не буду.
Надо собираться. Я невольно потянулся к знакомому загадочному снимку. Как это я сразу не заметил - на обороте в углу Гришиным почерком стояло: "отважна, остроумна, но скрытна". В центр затесалось розовато-масляное пятно, как будто снимок небрежно хранили. Я напряг зрение при свете болтающейся под потолком лампочки-времянки - это был отпечаток тонких губ в сеточку как от выцветшей губной помады.
С этих губ слетали слова, которых никто не слышал.
Вращалась земля. Над лунными полями летела Леди Молодость.
Всё только начиналось.
И на зовущую мелодию аккордеона пришла Марлена и сказала:
- Пора. Пошли домой.
Теперь думается - хаживал по кишинёвским улицам Атаман, обыкновенный парнишка с музыкальным слухом. Кайфовал от американской музыки после сороковых годов. Ценил Градского за многогранный талант и чувство современности. Слушал Фредди Меркьюри. По возможности предпочитал живое исполнение - мне важно видеть лицо человека, когда он поёт, и как он это делает, особенно в некоторых местах.
Уважал коньяк. Побаивался мать. Верил, что человек создан для счастья. Не терпел, когда врут.
Красивый женский вокал действовал на него как пение сирен. Будь его воля, он заставил бы любого исполнителя хотя бы кусочек пропеть "а капелла", без музыкального сопровождения, лицом к лицу.
И это требование настоящего ощущали, наверняка, все его прекрасные визави.
Гришаня обещался к отъезду звякнуть и, конечно, не прозвякал, хотя, скорее всего, не застал меня дома. Потом перепутались все адреса, а писем уже не пишут.
Ах ты, редиска! Ну, позвони мне, позвони мне, позвони...
И чудится, что вот-вот в третьем часу ночи, когда больше всего хочется спать, затрещит телефон:
- Это из Гостелерадио звонят. Вино не пьянит, а девушки из музучилища играют на гитаре и говорят, что таких поцев, как мы, которые никак не встретятся, они ещё не видели. Знаешь, я их люблю.
И я поднимусь, и пойду, чтобы дать ему леща, и крепко обнять.
15