— Люба — отличный выбор. Не извольте беспокоиться. Всё оформим в лучшем виде. — Петрович прогнулся (хотя как может колобок прогнуться?). Словно смотрю старый фильм про трактирных официантов: да-с, никак нет-с. Тьфу-с!
— Сергей Петрович, вы, как я вижу, действительно без меня разобрались. А ведь обо мне договариваетесь. Я точно тут не лишний? — как можно более зло вставляю я.
Хозяин салона схватил Дара за локоток и уже направился в свой офис. Услышав мой вопрос, отмахнулся:
— Ну что ты, Люба, пыль поднимаешь. Ты удачи своей не видишь. Такие люди тебе такое доверие оказывают, зарплату подниму. Не гунди! Пойдёмте, Дар Александрович, нам нужно обговорить специальные тарифы.
— Да-да, Сергей Петрович, пойдёмте, — и глянул на меня ласково. У меня аж язык в глотку запал. Стою, молчу, глазёнками своими лупаю. Ситуацию обозреваю. Обозреватель, бля. Эти два работорговца урулили, а меня ноги подвели, и я просто сел на пол, где стоял, голову опустил. Вот дожился, меня только что продали. Ну что, Любочка, подвигай попкой! Тьфу, мерзость какая. Никогда не думал, что доживу до такого позора и на глазах у кого? У НЕГО. Позорище. И что, я смирюсь? А вот хрен вам, господа фазендейро! Пусть Хуаниты, Розиты и Изауры вам машины VIP-обслуживают! Уволюсь. Уволюсь нахрен!
Поднял голову и посмотрел на салон. А мне здесь нравилось работать. Пацаны подобрались хорошие. И тут из-за меня у них такая подляна присунулась. Им-то за что? Хотя, может быть, для них это и неплохо, зарплата вырастет, а работы будет меньше. Васька вон по меринам спец, Олег япошек чухонит так, что пыль стоит, Михмих может франциков обслуживать. А я, конечно, немочек шустрю: баварки и авдотьи — моя тема. В принципе идея-то неплохая. Особенно если мужики будут под капот бабских машинок заглядывать. Да и связи завяжутся с нужными людьми. Только вот мне такая связь активно не нравится, та, что у меня завязывается. Сидел себе тихо, не отблёскивал, никого не трогал. И вот нарвался. Что ему от меня надо? Что я ему плохого сделал? Машину ему смотрел? Смотрел. Конфетку сделал? Сделал. Ужинами кормил? Кормил. Штрудлями потчевал? Потчевал. Пятна на одежде чистил? Чистил. В чём я ему отказал? Правильно, ни в чём. Может, как раз потому, что не отказывал? Вот придурок конченый! Кто, спросите, придурок? А оба: один — придурок, другой — конченый! А он что в ответ мне сделал? Пришёл в семью, и где та семья? Нет семьи, тю-тю. Перед соседями меня позорил? Позорил. Теперь перед мужиками нашими концерт устроил? Просто бенефис, а не концерт. Вот что им теперь говорить, как объяснять всё случившееся? Вечно от него у меня одна головная и сердечная боль! Зеленоглазая сердечная боль…
Так, всё, успокоился. Взял себя в руки. Ты мужик или тряпка? Я ж тоже щи лаптем не хлебаю. Чай тоже в универе не за красивые глазки оценки ставили. За мозги ставили. Вот их и надо включить. А мозги что мне говорят? Правильно, что ничего хорошего ждать рядом с Даром и не приходится. А неприятностей мне и даром не нать. Каламбур, твою ж… Нужно держаться от него подальше. Я ведь не машина, не железный. Ты хочешь ближе присунуться ко мне, Дар, под кожу влезть? Зачем? Проверить на прочность? Я прочен, я железобетонен, я неукротимый Халк, разрублю узел одним ударом. Решительно направляюсь в кабинет Петровича.
Там во всю чай фильдеперсовый наливается, какая-то коврижка обветренная на стол выставляется, только что рабыни в шальварах мух не отгоняют от бесценного клиента. Я материализовался на пороге, тщательно копируя грозовую тучу с молниями, и жёстко, безапелляционно выпалил:
— Петрович, я увольняюсь. Ищи замену. Две недели, как положено, отработаю и всё. Давай бумагу, я заявление писать буду!
Выпучили глаза оба сказочных персонажа — колобок и лис зеленоглазый. Что? Удивлён? Не дождёшься…
========== 4. Ход конём ==========
Дождался, значит! Увольняется он. Чёрт! Ну вот нахера поехал к нему? Зачем он мне вообще сдался? Четыре года! Почти четыре года я, как идиот, окучиваю мужика! Мне секса не хватает, что ли? Да пошёл он… Или я пошёл? Да пошёл-ка я отсюда! Я чего ждал-то вообще? Что он припадёт ко мне, такому сладкому? Если он совсем по бабам, то с хрена ли надежда такая? Мы с их круглым начальником рты открыли от такой его решимости. Хотя нихрена не выглядит Люба решительным, мямлит, глаза долу, лопатами своими кепарик какой-то теребит…
Эти лопаты меня и добили. Не знаю, голого его не видел… тогда. Но руки его, блядь, что же это за руки! Это те единственные руки, на которые я согласен! Даже биммер свой ревную, когда тот нежно его по загривку хлопает этими руками, с сетью венок по кисти, с длинными волосками по предплечью, с квадратной ладонью, жёсткой кожей на ней, с белыми полукружиями в основании ногтя, с продольной впадиной к локтю. Ах ты, гад! Даже просто помощь не можешь принять от меня? Да я тебе услугу оказал, что отвязал от Светки! Я ж ничего не прошу взамен! Я ж не кидаюсь на тебя! Просто смотрю! Я ни разу даже не ухватил его толком за вожделенное тело! Я, блядь, ангел долготерпеливый, а он…
— Сергей Петрович, — медленно поднимаюсь я. — Я, пожалуй, пойду… Вижу, что Любослав как-то превратно всё понимает. Хочу, чтобы он остался у вас в сервисе, друзей я своих к вам подгоню, как и обещал. А мне VIP-мастер пока не нужен, я, конечно, не отказываюсь от ваших услуг, нет-нет… Я, если что, сразу к вам! Просто не будем портить отношения с Любой! — Я подхожу к онемевшему вмиг любимому автослесарю, хлопаю его по плечу ободряюще, тот вжимается в дверной косяк, от меня, как от палочки Коха, отшатнулся. Я что, такой урод? От меня дерьмово пахнет? У меня кожа в струпьях? Чего он шарахается? Чувствую, как злоба поднимается со дна моей сущности. Никто ещё так не динамил меня, ведь он даже не догадывается о моих истинных намерениях, с чего же такое отвращение? Стопудово не из-за Светланы: она испилила его вдоль и поперёк, живого места нет. Обаятельно улыбаюсь Сергею Петровичу, ещё более обаятельно Любе и протискиваюсь мимо него, на выход.
Буквально вылетаю на воздух, на стоянку, к моей высокой бэхе-брюнетке. Прости, девочка моя! Но принципы важнее! Завожусь и гоню в ближайший двор, отлично, как раз место глухое, никаких тебе камер и любопытных глаз. Достаю ключ на семнадцать, домкрат. Я, конечно, шарлотки печь не умею, но машину-то вожу, не настолько я и лох, как рисуюсь перед Любушкой. Приподнимаю кузов, откручиваю диски, добираюсь до болтов суппорта, беру другой ключ и ослабляю крепы. Чёрт… Что я делаю? Прости меня, брюнетка моя хищноглазая. Ставлю диски на место, ласково пинаю по резине. Выворачиваю из двора. Сразу стучит под ход машины. Ты не идиот, Дар Гольдовский? Да хрен! Всё равно завтра нос вспухнет, в эфир не выйду, так что аккуратненько сейчас подмочим репутацию золотого мастера. Надо только осторожно смоделировать, чтобы ко мне не было претензий — скорость в норме, знаки соблюдаются, алкоголя нет и не было… Еду на предельной там, где можно, и чёрт — бэха начинает вилять и стучать чаще. На перекрёстке направляю мою брюнетку правой бочиной прямиком на светофор, ибо люди же идут, а я геройски могу пожертвовать (чуть-чуть) собой и своим немецким конём. Бамс! Фуххх! Белые кулаки раздуваются и прижимают меня к сидению, но до того удар я получил… дышать сложно, и почему-то вижу, как круглый Петрович гладит мою рубашку, старательно обводя пуговки, разглаживая манжеты, расправляя ткань. А руки у Петровича, блядь, такие красивые, что я ему говорю:
— Нахрен гладить рубашку? Погладь меня!
А он мне в ответ:
— Мне есть кого гладить!
— И кого же?
— Рысю, он ласковый и глаза у него зелёные!
— Погладь меня, у меня тоже зелёные!
— Так ты не ласковый, ты — тварь!
— Я хороший, я не тварь… — мне обидно, но чувствую, что дышать стало как-то легче, и шумно кругом:
— Ой! Это же Гольдовский с телевидения! Да-да, это он!