Светлана.
И мы, не договариваясь с Любкой, выдохнули:
— О, не-е-ет!
========== 5. Дар Дару недаром ==========
О, да-а-а! Получи, фашист, гранату! Экой хищной птицей кинулась моя — уже бывшая — жена к болезному. Сегодня Светка была при параде. Надела песцовую шубку, что выпросила недавно у меня, нанесла боевой раскрас, распустила волосики.
Теперь на больничной койке разворачивалась очередная шоу-программа под кодовым названием «Мать Тереза в полном песце вершит чудо воскрешения наложением губ». Правда, пациент как-то не очень мёртв, а наоборот, живенько сучит конечностями и что-то там булькает. И такое смешное булькает:
— Светлана, что вы делаете?! Не надо меня целовать! Нет у меня там ран! Не надо там трогать! Не надо, я говорю! Да не надо целовать! Дайте вздохнуть!
А Светка, как принц-целовальщик-массажист (эх, вот как надо было спящую красавицу поднимать из гроба! Светку надо было подключать), пыталась одновременно и делать искусственное дыхание «рот в рот», и провести сеанс мануальной терапии. Проще говоря, лапала бесстыдно ручонками и губёшками Дара свет Александровича. Ну ни стыда, ни совести у бабы. И чего я с ней раньше не развёлся? Воистину, что ни делается, то к лучшему.
Я решил засветить своё присутствие, ибо Светка была как чумная. Влетела, даже меня не заметила. Я кашлянул.
— Я пойду, выздоравливайте!
Светка подскочила и ураганом на меня налетела:
— Убийца! Мразь! Ублюдок! Ненавижу! Мокрица! Это всё ты подстроил!
Лицо перекошено, помада размазалась, когтями своими пытается до лица моего достать. Но я уже учёный тобой, Светочка. Схватил её за руки и отбросил от себя.
— Света, успокойся! Ничего не случилось.
— Как не случилось?! Ты хотел убить Дара, ничтожество! Это из-за меня? — последнее она заявила почти гордо. — Лучше бы ты сам погиб!
И вдруг рык потряс больничную палату:
— Заткнитесь, оба! Меня что, здесь нет? Светлана, со мной всё в порядке, я сам виноват. Не надо было садиться за руль, когда машина не в порядке. Любослав тут не при чём…
Я снова встрял с возмущением:
— Она была в порядке, я свою работу знаю…
— Убирайся отсюда, — Светка снова кинулась к Дару. — Я добьюсь твоего увольнения с работы. Я тебе этого не прощу.
И такое меня разобрало зло — на них обоих: на Светку эту ополоумевшую, на Дара, что как-то жалобно на меня уставился, что я вдруг развернул свои мозги на сто восемьдесят. Ты хочешь моего переезда? Ты его будешь иметь! Недаром говорят: «Будьте осторожны в своих желаниях. Иногда они исполняются». Я исполню твоё желание, наперекор Светке, чтобы не считала меня «тюхой». Да и ты, Дар, пожалеешь. Я тебя тако-о-ой заботой окружу…
— Вряд ли, Света. Я уже уволился. Вот к Дару Александровичу иду работать шофёром и личным автомастером. Для безопасности, так сказать. И во избежание.
Немая сцена. И хоровой вскрик:
— Это правда?!
— Ага, — мой сольный номер.
Я с удовольствием отметил поражённые взгляды обоих. Бывшая жена стояла как рыба — и только рот открывала. Сказать ей было нечего. А может быть, и есть чего. Только мне уже всё равно. Её слова меня больше не трогают и мнение ничего не значит. На Светку было страшно смотреть: побелевшее лицо, размазанная помада, потёкшая тушь, всклокоченные волосы. И глаз дёргается. И чего её так вставило?
На Дара тоже было приятно для моего самолюбия смотреть. Его вечная самоуверенность слетела с него, как крыша с дома в ураган. Зелёные бездны распахнуты, и в них светится… неверие? Радость? Почему там радость? Я ж не конфетку ему предложил.
— Это невозможно!
— Возможно! — уже наш с Даром хоровой ответ.
— Это неправда! Ты этого не сделаешь! — Светлана пришла в себя и начала активно продвигать свою политическую платформу.
— Это правда, — чересчур поспешно ответил Свете болезный. — Я сделал предложение Любославу перейти ко мне на работу и после случившегося понимаю, что это надо делать в срочном порядке. Вот, не уследил за машиной — и результат налицо.
Уф, я выдохнул с облегчением, не подвёл.
— А я против… — Светка встала руки в боки.
Я не стал слушать её вопли:
— Дар Александрович, я пойду, заберу свои вещи из мастерской. И Рысю, — на последнее выразительно нажимаю. — Потом вам позвоню.
— Буду ждать, Люба!
Развернувшись рывком, пошёл к выходу из палаты. За закрытыми дверьми в палату силы меня оставили. Я дополз до ближайшего стула и рухнул на него. Обхватил голову руками, сжал её, скукожился. Мне надо прийти в себя и подумать. Хорошо подумать. Всё обмозговать…
И что это было? Со Светкой всё понятно: дура — она и есть дура. Теперь я видел, что с Даром у неё ничего нет и не будет, как бы этого она ни хотела. А я бы хотел. Нет, не чтобы у него с ней, а чтобы у него со… мной? Да, чёрт возьми, со мной! Именно со мной! Чего кривить душой, мне нравится Дар. Всё то время, что знаю его, гоню от себя мысли всякие вредные. Но как он может не нравиться? Ну то, что он красив, про это понятно. Но он же ещё и внимателен, именно ко мне внимателен. Всегда замечал такие мелочи, которые для других — мелочи, а для меня — важные детали: мне приятна оценка моих кулинарных изысков, подумал о моих чувствах в связи с разрывом со Светкой, похвалил меня перед Петровичем. И чего я на него взъелся? Он же мне и правда не сделал ничего плохого. Даже у Петровича заступился, хотя именно я ему морду подрихтовал.
Бли-и-ин, лицо — это ж его рабочий инструмент. Чем я думал? Дурак ты, Люба! И правда, мозги стекли ниже пояса, кулаками машешь, а головой не думаешь. А если бы он сильнее ударился, сломал себе что или убился, не дай Господь? Сразу вспомнился недавний рассказ Михмиха о соседе, который при падении ударился виском и сразу помер. Я похолодел, и струйка холодного пота побежала по спине. Слава Богу, что ничего такого не случилось! И я поклялся, что никогда, никогда больше я не подниму на Дара руку. Пальцем к нему не прикоснусь.
Хотя как хочется, до зуда в пальцах, дотронуться до его волос, расправить вечный завиток слева над ухом, пройтись за этим самым ухом, костяшками по бархатистой на вид шее, обойти совершенную линию скул, задержаться на решительном подбородке и подняться к манящей пропасти рта, окружённого неимоверно мягкими даже на вид губами. Прильнуть к этим губам и видеть, как у него изумрудный взгляд туманится желанием и медленно гаснет под веками и тяжёлым опахалом чернющих и густых ресниц… Так, началось, стояк. Надо успокоиться. Это не дело, что я как школьник?! Надо подумать о чём-то другом, отвлечься. О, о машине.
С машиной надо разобраться. Я точно всё проверил в последний раз. Я ж машину словно его самого ласкал, ремонтировал — а словно с ним любовью занимался. Каждую гаечку прощупал, каждый подшипник — его представлял. Не могло там быть неисправности. Никак не могло. Может, это кто ему мстит? Нужно его защитить. Никому его не отдам. Я ж не могу без него. Уже не смогу. Вот ведь дилемма: и с ним мне нельзя быть, и без него нет жизни…
Я, как по замкнутому контуру, возвращаюсь к отношениям с Даром. Отношениям? У нас уже отношения? Хотелось бы надеяться, поверить. Голова заболела, и я начал тереть лоб и сжимать виски. Какие руки холодные, ледяные просто. Ко мне подошла медсестра и участливо коснулась плеча:
— Вам нехорошо? Не переживайте так. С господином Гольдовским всё будет хорошо. Доктор оставил его наблюдаться до утра, а завтра решит насчёт выписки. Приходите завтра. Ему пока ещё лучше за руль не садиться. Да и в машине лучше его везти аккуратно, под наблюдением. У нас обход до двенадцати часов. Его посмотрит сам Евгений Николаевич, завотделением, и, думаю, отпустит домой до выписки. Так что приезжайте к двенадцати часам. Вам надо домой.
Я посмотрел на медсестру Веру, как было написано у неё на бейдже (символично, не правда ли?). Невысокая, худенькая девочка с тёмными кудрями, которые выглядывают из-под белейшего колпака. Зелёные глаза пытливо на меня смотрели. Зелёные, опять зелёные. И я словно во сне повторил: