Чонгук обхватывает ладонями лицо, впивается пальцами в виски и трёт, и трёт. Он всё ещё не может поверить, и пусть, все доказательства на руках. Это больно. Это больнее всего, что приходилось испытывать до. Собственный любимый брат, тот, кто все эти годы был смыслом, тем, ради кого Чон и шёл вперед… Альфа рычит, смахивает бумаги со стола, чуть ли не воет от отчаянья, от этой скручивающейся в узлы, рвущей на части душу боли. Вскрыть бы грудную клетку, вырвать бы ее, лишь бы не душила, лишь бы не травила.
— Уходи, — севшим голосом говорит альфа и опускается в своё кресло.
— Я же ЧимЧим, я же твое солнышко, перестань, прошу, не прогоняй меня, — Чимин снова ползет к сидящему на кресле брату, но Чонгук громко зовет охрану и приказывает вывести омегу.
— У меня отныне нет брата. Любого другого я бы сжег заживо, а о тебя даже руки пачкать не буду, ты мне омерзителен. Отныне не показывайся мне на глаза, иначе клянусь — я не удержусь.
— Не говори так, умоляю, не говори так, — скулит омега, пока двое охранников тащат его на выход. — Я люблю тебя, я умру без тебя, Чонгук-и.
Чон долго еще слышит голос брата, он звенит в ушах, и альфа уже не знает, это ему кажется, или Чимин всё еще в коридоре. Чонгук поднимается с кресла и идет к столу. Долго пролистывает папку, принесённую Ризом, и швыряет ее об стену. Туда же летит первая попавшаяся бутылка, кофейный столик, редкие коллекционные статуэтки. Чонгук разносит кабинет в пух и прах. Выгоняет вбежавшую на шум охрану и, хрустя обувью по стеклу, идет к окнам. Прислоняется к ним лбом и часто-часто дышит. Вот только кислород не помогает, наоборот, каждый вдох — это раскаленная лава по горлу вниз прямо в легкие. Реальность разбивается на миллион осколков и впивается в кожу, забивается в глаза — прокручивает в голове предательство Чимина, заставляет смотреть, заставляет верить. Его любимый братик, тот, в ком он души не чаял, тот, ради которого Чонгук был готов умереть — предал его, подставил его омегу, чуть не убил его сына.
А Юнги не изменял. Юнги не предавал. Чонгук чуть не убил своего лисёнка из-за лжи брата. Чуть не лишился самого дорогого, что у него есть. Чонгук бьется лбом о стекло, воет раненным зверем и мысленно благодарит высшие силы, уберегшие его от роковой ошибки. Юнги чист, как небо, а Чонгук — мразь, которая посмела в этом усомниться.
***
Юнги, свернувшись, лежит на постели и бездумно смотрит в стену. Он впервые ошибся в человеке, впервые кому-то решил довериться и вот что получил взамен. Обида жжёт горло, растекается внутри жидким свинцом. Он чуть не потерял свою жизнь и жизнь своего ребёнка из-за прихоти Чимина. Юнги понимает, что бы он сейчас ни чувствовал — это и рядом не стоит с тем адом, который творится внутри Чонгука. Его предал собственный брат. И даже сейчас, будучи фактически жертвой заговора Чимина, Юнги беспокоится о Чонгуке — это ненормально. Мин мысленно соглашается, что у него всё-таки проблемы с головой и пытается уснуть. Только впадая в дрёму, он слышит, как за спиной открывается дверь, и медленные шаги в сторону постели. Юнги не оборачивается, но он знает, что Чонгук стоит позади. Так продолжается пару минут, потом альфа обходит кровать и садится у ног омеги.
— Не спишь?
— Нет, — отвечает омега, но носа из-под одеяла не вытаскивает.
— Я должен попросить прощения, — тихо говорит альфа. — Я не особо это умею и, учитывая все произошедшее, не думаю, что прощением можно что-то поменять. Но я всё равно должен. Он подсыпал тебе то, чем я торгую, и это иронично. Использовал моё лучшее оружие против меня же. Прости меня. Я не знаю, что происходит с Чимином, я не до конца понимаю его мотивы. Но он больше к тебе не подойдёт. Обещаю.
— Ты такой сейчас правильный, — Юнги присаживается по-турецки на постель и смотрит на альфу. — Прям герой омежьих романов, вот только знаешь, я не идиот, я знаю, что ты смотришь на меня, как на сосуд, в котором растёт твой ребенок. Знаю, что ты даже прощение просить не пришел бы, если бы не ребёнок. И я не говорю уже о том, что ты не дал псам разорвать меня тоже только из-за ребёнка.
— Неправда, — устало говорит альфа. — Но я не буду тебе ничего доказывать или переубеждать. Сегодня был тяжелый день, тебе стресса и так хватает, так что спи.
Чонгук встает на ноги и идет к двери.
— На работу можешь приходить, когда хочешь, но ненадолго, — альфа открывает дверь. — И еще, я собирался отозвать псов, а потом услышал твой крик про ребёнка.
Дверь захлопывается, и Юнги снова откидывается на постель. Последнее предложение крутится в голове, и как бы ни хорохорился омега, тепло разливается по венам, и легкая улыбка трогает его губы. Юнги подтверждает свой поставленный самим же ранее диагноз и сладко засыпает.
***
— То есть деньги теперь тебе не нужны, или ты цену себе набиваешь? — широкоплечий альфа преграждает путь идущему из дома Хосоку.
Хоуп уже две недели, как живет у Техена. Папа будет еще месяц лежать в больнице. Из-за того, что болезнь запущена, окончательно его так и не вылечат, но доктор обещал, что он в скорейшем времени сможет передвигаться с тростью, то есть об инвалидной коляске можно будет забыть. После завершения терапии Техен настаивает отправить его в санаторий за городом на некоторое время и как раз к тому времени начать и закончить ремонт в их старой квартире. Хоуп больше с альфой не спорит — это бесполезно. Омега с утра приехал на старую квартиру за кое-какими вещами и абсолютно случайно встретился с одним из бывших постоянных клиентов во дворе.
— Я больше этим не занимаюсь, — грубо отсекает попытки альфы Хоуп и пытается его обойти.
— Что, богатого ебыря нашел? А раньше ты, чуть что, отсосать прибегал, — грязно усмехается мужчина и наступает. Хосок внутренне собирается, уже готовится кулаками отбиваться от назойливого бывшего клиента, как его и альфу отвлекает рёв мотора въехавшего во двор мазерати.
Техен, громко хлопнув дверью, в два шага оказывается рядом с парнями.
— Какие-то проблемы? — спрашивает Ким у альфы, который, узнав главу третьего Дома, начинает пятиться назад.
— Никаких, — мямлит мужчина.
— Вот и прекрасно, — скалится ему Ким и поворачивается к омеге. — Что за манера сбегать без предупреждения?
— Я за вещами приехал, — поникшим голосом отвечает Хоуп и идет к мазерати. Только омега открывает дверь, как слышит звук удара и, обернувшись, видит, как его бывший клиент, прикрыв ладонями лицо, падает на землю.
Техен, как ни в чём не бывало, идет к дверце водителя и опускается на сиденье.
— Обязательно было его бить? — спрашивает Хоуп, пока альфа выруливает со двора.
— Он нехорошо тебя назвал, — Ким тянется к пачке сигарет и закуривает.
— Ты всё равно не можешь избить всех, это мое прошлое, и оно будет меня преследовать.
— Мне похуй, — взрывается Ким. — Значит, я буду бить всех и каждого, кто скажет непристойности про тебя, кто даже просто плохо посмотрит в твою сторону. Каждого. Твое прошлое должно остаться в прошлом. Отныне я не позволю никому оскорблять мою омегу, а ещё с этой минуты ты не ходишь никуда без охраны.
— И грустно, и смешно, — хмыкает Хоуп и, подвинувшись к альфе, кладет голову ему на плечо.
— Пусть лучше будет смешно, — остывает Ким и целует омегу в макушку.
***
— Что ты здесь делаешь? — Риз останавливается напротив двери в свою квартиру и смотрит на сидящего перед ней Чимина.
— Ты всё-таки сменил ключи, — горько улыбается омега.
— Да, сменил, и тебе нечего здесь делать, так что будь добр — уйди.
— Риз, пожалуйста, ты хотя бы от меня не отворачивайся, — просит омега и продолжает жалостливо смотреть на альфу снизу вверх. Ищет в глазах Риза, за что бы зацепиться, не находит. Вжимается лопатками к стене и из последних сил цепляется за ускользающую реальность, в попытках ее поменять, подстроить под себя. Вот только альфа перед ним так явно не думает. У Риза в глазах боли на миллион лет вперед. Она едкая, выедающая, даже до Чимина дотягивается: один ризовский взгляд и омега придавлен к каменному покрытию подъезда, размазан по его стенам — только не от боли. От стыда. Риз смотрит так, что лучше было бы дать земле развернуться и похоронить под толстым слоем, смотрит так, что не имеет значения для чего и зачем, какое оправдание у Чимина, от его взгляда — омега бесформенная масса, кусок оголенной плоти, не достойный ничего, прогнивший до основания.