Я всё время смотрю в море. В опасное, дикое, но красивое. Папа с командой периодично вылавливают сети с множеством рыбы.
— Сегодня нам необычайно везёт. Это всё наша Элизабет, наш талисман, — рыбак улыбался желтоватыми зубами, — приносит удачу.
— А я слышала, что женщина на корабле – плохая примета, — все засмеялись. Я опешила и не поняла почему.
— Ты не женщина, а девочка, — мягко пояснил Смит. Он был моложе моего отца и дяди Джона, и я не хотела называть его дядей. Прошло ещё немного времени, и я попросила спеть песню. Старую, рыбацкую песню. Отец рассказывал, что они поют. Иногда.
— Когда в морском пути тоска грызёт матросов…[1] — тихо начал отец, проведя рукой по своей чёрной бороде.
— Они, досужий час желая скоротать, — подхватил ровным голосом Смит.
— Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов, которые суда так любят провожать, — дядя Джон смотрел на моего папу неотрывным взглядом. Я стояла, облокотившись боком о палубу, и глядела на них, на старых рыбаков. И дело тут не в возрасте.
— И вот, когда царя любимого лазури на палубе кладут, он снежных два крыла, — продолжал Смит.
— Умевших так легко парить навстречу бури, застенчиво влачит, как два больших весла, — отец вдруг стал на несколько лет старше. Его взгляд был направлен куда-то далеко за горизонт.
Такие разные тембры, такие разные голоса, такие разные люди, а пели, словно один человек. Меня слегка пошатнуло, но я удержалась за борт.
— Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает! Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон! — рыбаки пели втроём. Их лица были необычайно участны к истории, о которой пелось в песне. Мне казалось, что я понимала, о чём они пели, но тут увидела накатывающие слёзы у дяди Джона и папы и поняла, что смысл останется для меня загадкой.
— Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает, тот веселит толпу, хромая, как и он, — отец посмотрел на небо, чтобы не дать слезам явить себя миру. Меня отшатнуло, сейчас я не удержалась.
— Вытаскивай сети! Быстрее! Быстрее, Смит! — отец помогал ему вытащить из моря рыбу. Дядя Джон крутил рычаг, вытаскивая якорь. Я поднялась и поняла, что начался ураган. Небо заволокло страшными чёрными тучами, а море било нашу лодку в бока. Я, крепко держась за борт, передвигалась к отцу.
— Подойди к спасательному кругу и держись за борт, — скомандовал мне отец. Я так и поступила. Нас страшно качало. Дядя Джон уже подбегал к штурвалу, как вдруг начался дождь и море сильнейшим ударом о лодку, повалило на мачту всех нас.
— Возьми круг в руку! Бери его! Держись рукой за борт! Элизабет! Держись!
Встав, дядя Джон схватился за штурвал, но не мог его удержать: он как бешеный крутился то по часовой, то против часовой стрелки. Папа схватил штурвал. Но даже оба взрослых мужчин не смогли подчинить его своей воле. Мне не было страшно. Отец всегда выходил из таких передряг. Он часто рассказывал, как их настигал шторм, но они всегда одерживали над ним победу. Смит, встав после очередного падения, шёл к штурвалу, чтобы помочь. Тут, закрытая дверца с силой распахнулась и ударила его по лицу. Лодка накренилась вправо. Смит упал за борт. Лодка приняла горизонтальное положение. Я подбежала к правому борту и кинула круг, но на поверхности уже никого не было. Дверь бешено билась и, не выдержав, оторвалась. Я упала, когда отец выбегал из маленькой рубки, он поднял меня и держа мою руку выше локтя, выглянул за борт. Только одинокий красный круг прыгал по высоким волнам. Тут я поняла, что отец испугался: его глаза были широко открыты, как и рот. Поняв, что я начинаю плакать, он нахмурился и попятился назад в крохотную рубку, всё так же держа меня за руку. Дядя Джон безуспешно боролся со штурвалом. Ливень страшно бил по морю, а то, словно в отместку, пыталось достать до туч. Я не видела, что делают папа и дядя Джон, потому что я закрыла глаза и хотела проснуться. Нас страшно качало, словно древесную щепку. Огромный крюк полоснул мне по ноге. Я глубоко вдохнула и упала в море. Рядом шла ко дну наша рыбацкая лодка. Не застёгнутая куртка уплыла куда-то. Я никак не могла подняться к воздуху. Я гребла руками вверх, но верха так и не было. Волны. Они были высоки и не давали мне выхода к такому необходимому воздуху. Кто-то, взяв меня за плечи, толкал вверх. Я вдохнула. Ничего не видела за исключением кромешной темноты. Чёрное море. Чёрное небо. Красный круг. Я пыталась достать его, он был близко, но волны отдаляли меня от него. Руки снова держали меня. Папа. Он грузно дышал и искал что-то глазами, поплыл в сторону круга, держа меня одной рукой за плечо. Я кашляла и задыхалась, но плыла. Отец был моим единственным ориентиром, благодаря которому я ещё находилась в реальности. Мне казалось, ещё немного и я сдамся, позволю ледяной воде влиться в мои лёгкие. При таких мыслях, словно слыша их, папа сжимал мою руку сильнее. Я вижу красный круг. Волна встаёт и снова опускается, давая нам шанс ухватиться за последнюю надежду. Мою красную болоньевую куртку бросает из стороны в сторону, не давая ей утонуть. Я не понимала, что нам делать, отец не понимал, что нам делать. Хватка ослабела, и спустя пару секунд он вовсе перестал сжимать мою руку. На лице страшная гримаса, будто он надел маску. Он сжимает зубы так сильно, что кажется, будто они сейчас раскрошатся. Он терпит, но стоны всё равно вырываются наружу. Он держится руками на плаву. У него свело ноги. Мне страшно. Мне страшно. Мне. Страшно. Я не понимаю что делать. Совсем не понимаю. Меня постоянно пытается уволочить куда-то в неизвестность это чёртово море. Но я держусь. Как? Не знаю. Я хочу схватить отца за руку, но нас разделяет волна. Меня относит к этой злополучной куртке. Волны стали более, чем огромны и я не вижу ничего вокруг. Я не кричу, не только потому, что знаю – нельзя, но и потому, что я захлёбывалась. Меня поднимает волна, и я вижу, что отец тонет. Он уже не машет руками, он просто тонет. Этот подъём дал мне шанс подышать. Я ныряю. Но снова выныриваю. Мне хотелось умереть. Мне было страшно. Мне очень страшно. Темнота. Темнота кругом, но там, внутри моря, было беспросветно чёрно. Я словно в жидкой смоле.
— Папа, — непроизвольно вырвалось у меня, и я снова нырнула. Я плыла вглубь. Мне казалось, что дна не существует. Море-это есть преисподняя и там, где-то очень глубоко, а может прямо здесь, около меня, плавает дьявол, который звонко хохочет над тщетными попытками жалких выжить. Мне буквально кажется, что кто-то смеётся, громко. Перепонки скоро не выдержат. Я вижу отца. Я его вижу! Он медленно несётся вниз. Как в страшном сне. Ты пытаешься бежать. Ты бежишь. Быстро. Но не сдвигаешься с места, и тебя настигает монстр. Ты просыпаешься. В страхе. Ты даже кричишь. Но ты просыпаешься. А рядом тут же появляется Питер и обнимает. Успокаивает, шутит, смеётся. А потом ты снова засыпаешь, прямо у него на руках и тебе уже ничего не снится. Может, так и поступить? Может, если заснуть сейчас, в этом кошмаре, то в следующем сне мне больше ничего сниться не будет? Мою ногу схватили. Я знала, что дьявол существует, и вот он сам решает помочь мне избавиться от мучений. Но тут же отпустили, выталкивая наверх. Я упрямо поплыла вниз. Снова. Отец всё корчился от боли и толкал меня вверх. Я видела, что он хотел было закричать, но сдерживался. Его ноги крючило. Его лицо было злой гримасой. Я схватила его за ворот куртки и отказывалась отпустить. Я плыла наверх. Я тащила нас наверх. Он понял, что я утону вместе с ним, но его не отпущу. Он начал грести руками. Мы двигались вверх. Я не видела ничего, я не чувствовала ничего, но знала, что жизнь моего папы зависит только от меня. Я потеряла счёт времени. Ещё немного и я вдохну воду. Отец стал тяжелее. Он больше не помогал руками. Я не обращала на это внимания и тащила его за шиворот, тащила. К нам приближался силуэт. Дядя Джон. Мне казалось, что он утонул. Вдруг, мне кажется, что он плывёт сейчас ко мне, а на самом деле это его труп. Я не хотела в это верить, но я теряла сознание. Я не вдыхала. Упёртая. Не вдыхала эту солёную воду. Я теряла сознание без воздуха. Он доплыл. Секунду мешкаясь, он освобождает куртку моего папы от моей цепкой руки. И толкает меня вверх. Он не берёт отца. Он его не берёт! Я смотрю вниз и на последних секундах, когда я ещё была в сознании, вижу, что он смотрит на меня. Он смотрит мне в глаза! Уходит вниз и смотрит! А я плыву наверх. Точнее, меня тащат наверх. Его глаза смотрели на меня, так ни разу не закрывшись. Они больше не закроются.