– Я бы на ее месте начала коллекционировать предметы старины.
Лена засмеялась:
– Роза патологически не переносит, как она говорит, «старушечьи штучки». Тут недавно дядька приходил ко мне зубы себе делать, директор антикварного магазина. В благодарность за хорошую работу предложил:
– Хотите, приезжайте ко мне в магазин. За копейки отличные вещи можете купить. Некоторые старики такое сдают, что закачаться можно. Сами не понимают, чем владеют.
Лена любит безделушки, поэтому с удовольствием воспользовалась случаем и приобрела за бесценок несколько изумительных фарфоровых статуэток балерин. Желая похвастаться, она принесла одну на работу и показала в ординаторской. Врачи заахали, заохали. Такая красота! Надо же, сделано из фарфора, а кажется, что на танцовщице настоящие кружева. И тут появилась Шилова.
– Розочка, посмотри, какая прелесть, – кинулась к ней Вера Стеблова, операционная медсестра.
Косметолог сморщила нос:
– Господи, да мне от бабки ящики с таким барахлом достались в наследство. Все выкинула. Как, скажите на милость, из этих дырок грязь выковыривать?
– Но это же настоящая старина, – попыталась объяснить Вера.
Роза Андреевна только хмыкнула:
– Вещи должны быть новыми, чистыми и красивыми. Может, кому и нравится иметь дело с треснувшими тарелками и выцветшими тряпками, но только не мне.
Глава 6
Домой я приехала разочарованная. Похоже, что Роза яйца не брала. Вернее, на девяносто процентов это не Шилова. Дама отлично зарабатывает, родственников не имеет, коллекционированием не увлекается…
Продолжая размышлять на эту тему, я открыла дверь и увидела забившегося в угол мопса Хуча.
– Милый, ты почему прячешься? Натворил чего?
Но всегда приветливый Хучик сидел под стулом, понурив голову.
Не понимая, что случилось с собачкой, я сняла куртку, ботинки, и тут в прихожую, радостно лая, влетел Хуч. Я так и села. У меня глюки? Один Хучик с мрачной мордой забился под стул, другой весело вертится у меня под ногами, пытаясь облизать хозяйку.
– Как день провела? – поинтересовалась, выглянув из гостиной, Зайка.
– Ольга, – осторожно спросила я, – ты Хуча видишь?
– Да вот же он!
– А там тогда кто?
Зайка засмеялась и вытащила из-под стула еще одного мопса.
– Это Юнона, в обиходе Юня или Нюня. Она откликается на любую кличку.
Я уставилась на слишком толстую собачку:
– Ничего не понимаю.
– Часа два тому назад, – пустилась в объяснения Зайка, – к нам заявилась Агата Кроуль. Помнишь ее?
Еще бы, с Агаткой мы долгие годы проработали бок о бок в одном институте, преподавали иностранные языки. Я – французский, а Агата – немецкий. Она этническая немка. Ее дед и бабка, оба коммунисты, приехали в тридцатые годы в Москву по линии Третьего Интернационала. Была такая международная организация, объединявшая в разных странах тех, кто хотел строить светлое коммунистическое будущее. Супругам Кроуль не удалось ничего построить – в начале сороковых годов они оказались в лагере. Их сына Германа, отца Агаты, почему-то не тронули. Когда грянула перестройка, Герман, еще вполне бойкий мужчина, отыскал в городе Киль родственников и, прихватив Агату, отбыл на историческую родину. Мы с Агаткой переписываемся. Она, когда приезжает в Москву, останавливается у нас.
– Агата в Москве проездом, – вещала Зайка, поглаживая Юню. – У нее были билеты на самолет, который через пару часов улетел в Новосибирск. Она только завезла к нам мопсиху и умчалась.
– Ничего не понимаю, объясни толком.
– О, господи, – обозлилась Ольга, – повторяю еще раз, специально для самых тупых. Агата летит в Новосибирск.
– Зачем?
– Так в академгородке какой-то семинар по новой методике преподавания.
– Ну?
– Что, ну? Прямого рейса нет, Агата летела с пересадкой в Москве, понятно?
– Это да, но при чем тут мопс?
– Ей было не с кем оставить Юню в Германии, пришлось взять с собой. Но бедной собаке стало так плохо в самолете, что Агата не решилась тащить несчастную в Новосибирск, вот и приволокла к нам.
Теперь ясно. Мопсиху подсунули нам на передержку. Агата правильно рассудила: собакой больше, собакой меньше, в нашем случае роли не играет.
– Надолго она к нам? – поинтересовалась я, поглаживая дрожавшую Юнону.
– На две недели, – ответила Ольга. – Забилась в темный угол и трясется, даже есть не захотела.
Я потрогала плотно набитое пузо мопсихи.
– Ничего, вон какая жирненькая, ей не повредит денек-другой на диете посидеть.
– Муся, – завопила, влетая в холл, Маня, – тебя к телефону!
Я взяла трубку. Дребезжащий старческий голосок проговорил:
– Вы Дарья Васильева?
– Да.
– Та самая, что украла яйцо Фаберже у Рыкова?
Не желая продолжать разговор, я нажала на красную кнопочку. Ну вот, начинается. Теперь мне станут звонить всякие идиоты. Но телефон затрезвонил вновь. На этот раз трубку схватила Зайка.
– Меня нет, – трагическим шепотом просвистела я.
Ольга кивнула и спросила:
– Вам кого? Ага, сейчас. На! – и сунула мне трубку.
– Просила же не звать! – возмутилась я.
– Кого? Меня? Ничего не слышала, – отрезала Ольга.
Пришлось покориться.
– Простите, Дарья, – задребезжал в трубке старческий голос, – понимаю всю глупость моего звонка, но вы не можете взглянуть на это яйцо?
– Зачем? – обозлилась я.
– Там на самом верху есть узор из зеленых камешков, их всего двенадцать. Так вот, одиннадцать – цвета травы, а один – синий. Это маменька камешек потеряла, а папенька вставил другой, но не угадал, а может, не достал нужного изумруда.
Я быстро поднялась к себе в спальню, захлопнула плотно дверь и сердито спросила:
– Какого черта идиотничаете? Кто дал вам мой телефон?
– В газете «Улет» подсказали.
– Вот оно что, – разозлилась я, – больше не смейте мне звонить!
– Душенька, я очень старая, мне девяносто два года, – пробурчала бабка, – уж извините, коли побеспокоила.
– Хорошо, хорошо, только больше не звоните.
– Ну скажите, сделайте милость…
– Что?
– Вы брали яичко?
– НЕТ!!! – заорала я так, что задрожали стекла. – НЕТ!!!
– Ах, какая жалость, – заплакала старуха, – так надеялась, что оно у вас.
От неожиданности я спросила:
– Почему?
– Ну мы могли бы поменяться. Вы мне – яичко, а я вам… Выбор большой! Картину Репина, например, или серебряный кофейный сервиз… Не хотите?
– Вы коллекционер?
– Нет.
– Зачем вам яйцо?
– Ах, ангел мой, оно было талисманом нашей семьи.
– Вы мать Юрия Анатольевича Рыкова?
– Упаси бог! – вскричала дама. – Он сын Анатолия, который обокрал нас. Долгие годы мы считали яйцо исчезнувшим, естественно…
– Погодите, – перебила я говорившую, – вы кто?
– Амалия Густавовна Корф, – с достоинством представилась дама. – Вообще-то фон Корф, но уже давно приставку мы опускаем. Наш род…
– Постойте, яйцо принадлежало вам?
– Да.
– Но Рыков рассказывал о своей бабке-фрейлине, которая получила его в подарок от императрицы!
Собеседница неожиданно звонко, совсем не по-старушечьи рассмеялась.
– Бог мой, какое вранье! Юра, наверное, думает, что все Корфы уже покойники. Ан нет, я еще жива, скриплю потихоньку и такого рассказать могу. Фрейлина! Да его отец, Анатолий, служил в дворниках, как сейчас помню…
– Амалия Густавовна можно к вам приехать?
– Отчего нет, душенька?
– Но уже поздно.
– Э, милая, бессонница замучила, никакие лекарства мне не помогают, так что приезжайте.
– Говорите адрес.
– Так на одном месте всю жизнь живу.
– Но я-то у вас не бывала.
– И то верно, – опять по-девичьи звонко рассмеялась бабуся, – пишите, сделайте милость. Поливанов переулок, дом 8, квартира 3. Когда-то весь дом был наш, но случилось горе, революция эта…
– Уже еду.
– Милая, яичко прихватите, мы с вами поменяемся.
Я выскочила в холл и налетела на Зайку, которая несла миску с молоком. Белый фонтанчик взметнулся вверх и осел на блузку Ольги.