– Говори.
– Мне утром Анна Константиновна велела за вами следить и ей докладывать обо всем. А главное, заглядывать во все контейнеры, которые сюда приносят.
– Так, – протянул Орест, – ясненько. Она меня отсюда выпереть хочет, к трудовой дисциплине придраться желает. Соберет компромат и доложит начальству.
– Она мне денег дала, целых тысячу рублей, сказала, что каждый месяц платить станет. Может, мне их вернуть, – прикинулась я окончательной кретинкой, – честно говоря, ябедничать-то неохота, лучше уж у вас подзаработаю.
– Ни в коем случае, – подскочил Орест, – даже и не заикайся ей о том, что мне рассказала. Сделаем так: ты каждый вечер станешь к ней ходить, а говорить будешь то, что я велю, лады?
– Хорошо, – прогундосила я.
– Ай умница, – обрадовался Орест и вытащил еще пятьсот рублей, – на, держи.
– Это чего? Вы мне уже дали, – идиотничала я изо всех сил.
– Очень уж ты хороший работник, – сообщил начальник, – вот я и решил увеличить твой оклад. Станешь получать тысячу в неделю за честность.
Я принялась кланяться и благодарить.
– Ладно, ладно, – усмехнулся Орест, выпихивая придурковатую лаборантку за дверь. – Ступай живо в двенадцатый кабинет к Олегу Игоревичу.
Оказавшись около нужной двери, я постучала, но ответа не последовало. Сидевшая возле входа тетка с нездоровым, каким-то отечно-синим лицом буркнула:
– Тут, между прочим, очередь.
– Мне на секундочку.
– Мне тоже, – не сдавала позиций бабища.
– Но я являюсь сотрудницей, прислали из лаборатории за анализами.
– Плевать мне, кем ты являешься, – неожиданно вызверилась тетка, – торчу тут черт знает сколько времени! Подождешь, не английская королева.
– Ладно, ладно, – забубнила я, – успокойтесь, пропущу вас вперед.
– Ах ты сучара! – неожиданно завопила бабища. – Она меня пропустит! Видали фрю?!
Я вздохнула, но промолчала. А моя собеседница уже вошла в раж и не могла остановиться.
– Ишь ты, жопа рогатая! – продолжала она извергать оскорбления.
Я постаралась вжаться в стул. У меня слишком богатое воображение, поэтому мигом представила себе филейную часть с рогами. К горлу начал подбираться смех. Очевидно, сидеть с таким сооружением неудобно, правда, во всем плохом есть и кое-что хорошее. На рога можно вешать сумку, еще удобно предложить зацепиться за них детям. В свое время, несясь домой с работы с набитыми кошелками, я мечтала о хвосте. Просто замечательно иметь придаток, каким обладают многие животные. Им было бы можно держаться в транспорте за поручни…
– Она еще смеется, западловка, – вошла в штопор бабища.
Дверь соседнего с двенадцатым кабинетом распахнулась, вышла молоденькая медсестра, пухленькая, розовощекая и страшно серьезная.
– Ракитина, – строго произнесла она, – чего вы опять хулиганите, а?
– Вот она без очереди прет, – сбавила тон грубиянка.
Медсестра взглянула на меня.
– Разрешите представиться, – быстро сказала я и встала, – Даша, новая лаборантка Ореста Львовича из НИИ тонких исследований. Меня начальство к Олегу Игоревичу за материалами послало.
Девчонка расплылась в улыбке.
– Анюта, очень приятно.
Мы не успели продолжить разговор, потому что из двенадцатого кабинета выскользнула заплаканная женщина. Грубиянка метнулась вперед и, толкнув меня плечом, вскочила в комнату. Я покачнулась и чуть не упала.
– Вот безобразница, – с чувством произнесла Анюта, – откровенно противная бабища. Представляешь, она сюда как на работу является.
– Больная женщина, – пожала я плечами, – неполадки по дамской части сильно влияют на характер.
– Ха, – фыркнула Анюта, – кабы недужная какая, еще можно понять! Эта же здоровенная, словно конь. Чтоб у тебя такие неполадки были, как у нее. Поверь мне, у этой стервы внутренности из железа.
– Чего же по врачам таскается? – удивилась я.
Анюта поджала хорошенькие пухлые губки.
– Аборты делает! Я тут уже два года работаю – сразу после училища пришла – так эта Люба Ракитина бесперебойно ходит. Я один раз ее спросила: «Чего же ты не предохраняешься?» Люба немедленно ответила: «А зачем? Беременность омолаживает».
– По-моему, она сумасшедшая, – вздохнула я.
– Похоже на то, – согласилась Анюта, – опять за направлением на чистку явилась, дрянь. Другие вон лежат, мучаются, чтобы хоть одного сохранить, а эта плодющая как крольчиха.
Тут дверь распахнулась, вышла Люба с бумажкой в руке. Я втиснулась в кабинет, получила из рук врача небольшой переносной холодильничек и пошла назад.
– Осторожно, пожалуйста, – напутствовал меня приветливо улыбающийся доктор, – не уроните.
В переходе между роддомом и НИИ я попыталась откинуть крышку рефрижератора, но потерпела неудачу: он был заперт на крохотный ярко-желтый замочек.
Орест Львович сдержанно похвалил меня за ловкое выполнение задания и распорядился:
– Так, теперь поработаешь на раскладке.
– Где? – не поняла я.
Орест Львович улыбнулся, достал из холодильника довольно большую стеклянную банку с притертой пробкой и велел:
– Бери шпатель.
– Что?
– Ты же раньше в лаборатории вроде трудилась, – посуровел Орест.
– Не в медицинской, – быстро нашлась я, – в механической, при институте автомобильной промышленности, там станки всяческие стояли.
Лицо Туманова разгладилось.
– А, понятно. Шпатель – это такая лопаточка. Будешь зачерпывать ею крем и раскладывать вот в эти баночки.
Не успела я задать вопрос, как Орест распахнул шкафчик и вынул несколько пластмассовых «бочоночков». На каждом была наклеена этикетка: «Маркус. Ночной питательный крем с липосомами».
– Ой, – невольно вырвалось у меня.
– Что теперь? – удивился начальник.
– Нет, просто у меня дома такой же, у метро покупаю, дорогой очень, целых восемьдесят рублей. Значит, это вы его делаете?
Орест Львович вздохнул. Глупость новой лаборантки явно стала его раздражать.
– Посуди сама, – резко сказал он, – разве мы с Региной способны сделать тонну крема? Если он, как ты утверждаешь, продается у метро, значит, дело поставлено на промышленную основу.
– Но вот баночки… Написано же – «Маркус».
– Даша, – со вздохом пустился в объяснение Орест, – сама знаешь, какие копейки сейчас платят людям науки, вот и выживаем, как можем. В лаборатории Нелли Артюхиной приспособились изготовлять краску для волос, Андрей Шерстнев с коллегами какие-то штуки для врачей мастерят. Точно не знаю, что именно. А мы с Региной крем варим. Естественно, никто этого нам не разрешал, но и не запрещал. Наш директор, царство ему небесное, умный человек был и понимал, что жить-то людям надо. Как на оклад в тысячу триста кормить семью, а? Между прочим, я – доктор наук, ясно? Бери шпатель и начинай. А банки эти Регина приносит, у нее муж на косметической фабрике работает, вот она для нас упаковку там и берет. Имей в виду, крем наш очень дорогой, но всем не подходит, только определенным людям. Даже не думай украсть хоть малую толику. Он не для обычного пользования.
– А для чего?
– Лечебный, продаем косметологам. Действуй, да соскреби со стен банки все, усекла?
Я старательно принялась раскладывать бело-желтую, пахнущую лекарством массу по баночкам. Кое-что прояснилось. Орест Львович делает крем, значит, жена Рыкова Сабина покупает его тут. Интересно, так ли он хорош, как говорят?
Улучив момент, когда начальство на секунду отлучилось, я быстро намазала шею. Маслянистая субстанция мигом впиталась в кожу, и через пару минут я почувствовала легкое жжение и пощипывание. Надеюсь, что не получу аллергической реакции.
Без десяти семь Орест велел мне:
– Отнесешь мой портфель в машину и ступай к Анне Константиновне.
– Говорить-то чего? – поинтересовалась я, сгибаясь под тяжестью кейса.
Чего он туда натолкал? Совершенно неподъемный баул.
– Скажешь, Орест Львович сидел весь день над пробирками, – усмехнулся Туманов, – контейнер приносили два раза. Чего там, ты не поняла. Какие-то колбочки, пробирочки… В общем, ничего особенного. Стой, вот моя машина.