Алексей рассмеялся.
— Ваш ответ, Иван Андреевич, я знаю заранее. Миллиона у вас нет, так?
— Вот именно. И никогда не было.
— Дело в том, — продолжал Алексей, — что на данном историческом отрезке заработать миллион честным путем невозможно. Нет законодательной базы. Любой миллион, тем более два, оказавшись в частных руках, имеют криминальное происхождение. Спекуляция, бандитизм, наркотики, махинации с валютой и тому подобное. Вы меня понимаете. Стало быть, честный человек с миллионом в кармане — абсолютным нонсенс. Поэтому на честный ответ с вашей стороны я и не рассчитывал. Особенно в том случае, если бы миллион у вас, действительно, имелся. А то, что вы скажете, и что в конечном счете сказали, я знал без вас.
Некоторое время оба молчали. Было ясно, что черта под дискуссией подведена. Наконец, Глухов сказал:
— Ладно, прокурор. Хватит воду в ступе толочь. Спрашивай, что надо. И разбегаемся.
— Вопрос тот же самый. Почему вы не обратились к нам сразу?
— Вначале не придал значения, да и сейчас… Хотя далеко зашел гад.
— До этого случая вам угрожали?
— Обещал пришить всех троих. В случае неуплаты. Или в случае, если надумаю обратиться в милицию.
— Вас это остановило?
— Я же сказал: не придавал значения.
— Преступник сообщался с вами письменно? Или по телефону?
— Две записки. Вторая там, в пакете. Он ее к голове на гвоздь приколотил.
Алексей выглянул из машины:
— Вадим Абрамович! Записку нашли?
Через минуту подошел Дьяконов. На руках у него были надеты резиновые перчатки. Подал следователю перемазанную, в подозрительных пятнах четвертушку бумаги. Пояснил.
— В пакете валялась, на дне.
На четвертушке крупными печатными буквами, вероятно, шариковой ручкой было написано:
ИВАН ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ У ТЕБЯ ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНИ НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ
Без знаков препинания и прописных букв, с ошибками. Но неграмотный текст вполне мог оказаться имитацией.
— Что-то еще?
Дьяконов с сомнением пожал плечами.
— На срезе шеи налипли частицы какого-то вещества. Надо сделать смыв. И тоже на экспертизу. Кстати, — он просунул голову в машину к Глухову. — У вас дома дырокол имеется?
— Чего нет, того нет.
— Угу. Кусочки бумаги на шее — от дырокола.
— Бумага та же? — Алексей ткнул пальцем в записку.
— Трудно сказать. Хотя дырокол, как будто, с изъяном. С индивидуальными признаками, пригодными для идентификации.
Переговорив с Дьяконовым, Алексей снова обернулся к Глухову. Тот молчал, глядя отсутствующими глазами в окно. Он настолько ушел в свои мысли, что Алексею пришлось дважды повторить свой вопрос.
— Первая записка?.. Валяется где-то, в столе. Небось, ваши орлы уже нашарили.
— Конверт сохранился?
— Лежала в почтовом ящике. Без конверта.
— Что в записке?
— Как я должен отдать миллион. — Глухов усмехнулся.
— Ну-ка, ну-ка?
— Я должен повесить в окне, на кухне, красную тряпку. Знак. И ждать дальнейших указаний.
— А вы повесьте.
— Поздно, прокурор! Теперь ваши дознаватели бегают по подъездам и каждого спрашивают: вы тут не видели на днях подозрительного гражданина? Он зашел в девяносто вторую квартиру к Глухову. Под мышкой держал отрезанную голову. Вон… взгляни.
Он кивнул в сторону дороги, через поле. Там, на обочине, собралась кучка людей. В одном из них Алексей разглядел понятого, дежурного вахтера из соседних гаражей. Тот что-то говорил и часто тыкал рукой в сторону милицейских машин возле свалки, на одной из которых безмолвно вращалась синяя мигалка.
— Да, реклама солидная, — согласился Алексея.
— И миллион жалко отдавать, — мрачно съязвил Глухов.
— Иван Андреевич, поскольку миллиона у вас нет и не было, то шантажировать вас не имеет никакого смысла. Однако вам угрожают, в том числе действием. У вас есть соображений на этот счет? Скажем, друзья-хохмачи? Враги? Или знакомые психи? Обиженная и оскорбленная женщине?
— Женщина… ха! — Глухов рассмеялся, хрипло, надреснуто.
— Напрасно недооцениваете, — Алексей пожал плечами. — Недавно допрашивал, из совхоза «Северный» обвиняемая. Пришла баба домой после вечерней дойки. Вхожу, говорит, во двор и слышу — на сеновале хихикают. У меня, говорит, сердце от злости зашлось, насилу на ногах устояла. Походила по двору, будто ничего не знаю, а потом — к лестнице на сеновал. Вытащила из угла ржавую борону. И зубьями вверх опрокинула. Сама ушла в магазин. Когда вернулась, во дворе толпа народу собралась. Мужа с одной конторской дамой с зубьев снимают. Он первый впотьмах на борону спрыгнул и закричал. Любовница перепугалась, хотела убежать. И тоже на зубья спрыгнула. Нога насквозь у обоих. Жаль, говорит, соседи помешали, я бы топором посекла их тут же, на бороне.